Голоса потерянных друзей

— Мне нельзя возвращаться домой, Джуно-Джейн. Даже если мы что-нибудь разузнаем в Мэйсоне о твоем отце. И даже если отыщем его самого. Я не смогу вернуться с тобой и мисси. Сейчас никак не смогу.

— Но ты должна, — говорит она. Стащив с головы промокшую шляпу, она кладет ее себе на колени и принимается расчесывать свои кудри. Мужчины сейчас далеко впереди, и можно это делать безо всякого страха. С некоторых пор без шляпы она уже не напоминает мальчишку — и все потому, что ее волосы отросли. — А как же земля? Твоя ферма? Разве же не это для тебя важнее всего?

— Нет, не это, — отвечаю я. В душе моей поселяется уверенность. Неизвестно, куда она меня заведет, но я твердо знаю, как должна поступить. — Когда мы в первый раз смотрели в той лесной церквушке на газетные листы, во мне что-то изменилось. И когда обещали рабочим с «Кэти П.», что поищем их близких, и когда начали вести Книгу пропавших друзей. Я должна продолжить это дело, выполнить все обещания, которые мы дали людям.

Уж не знаю, как я справлюсь без Джуно-Джейн, это ведь она у нас писарь. Но я учусь, и рано или поздно смогу ее заменить. Выучусь до того хорошо, что тоже буду выводить имена и названия мест и писать письма для раздела «Пропавшие друзья» по просьбе других людей.

— Книга останется со мной. Но пообещай, что, когда вернешься в Госвуд-Гроув, поможешь Тати, Джейсону, Джону и остальным издольщикам добиться правды, чтобы договор был соблюден! По нему через десять лет исправной работы издольщику полагается земля, мул и инструменты. Ты же поможешь мне в этом, а, Джуно-Джейн? Знаю, нас с тобой друзьями не назовешь, и все же поклянись, что поможешь.

Она тянется к поводьям и кладет ладонь на мою. Кожа у нее бледная и гладкая по сравнению с моей, покрытой мозолями от лопат и плуга и исчерченной царапинами от острых, сухих веточек хлопка. Руки мои изуродованы работой, но я нисколько этого не стыжусь. Шрамы свои я заработала тяжким трудом.

— А по-моему, мы друзья, Ханни, — говорит она.

Я киваю, и в горле встает ком:

— Вообще-то мне тоже так иногда кажется.

Мы уже успели порядком отстать, поэтому я подгоняю лошадей.

Наш путь идет через лощину, к пологому, вытянутому холму. Дорога это нелегкая, и меня начинают беспокоить наши лошади. Они устали и промокли, шеи у них взмылены от натуги — не так-то просто шагать по грязи. То и дело они отгоняют хвостами мух, роящихся в неподвижном воздухе. Впереди одна из упряжек тщетно пытается подняться в гору, без конца оскальзываясь на грязи. Лошади делают несколько шагов вперед и съезжают. Повозка кренится назад и, кажется, вот-вот упадет. Я отвожу своих лошадей в сторону — на всякий случай.

И тут я вижу, что мисси умудрилась выпасть из повозки и теперь сидит на пятой точке и с невинным видом срывает желтые цветочки. Я даже вскрикнуть не успеваю, прежде чем бочка с сорго срывается с покосившейся повозки и катится вниз по склону, взметая россыпи белых камней, грязи, травы и соломы.

Она проносится всего футах в десяти от мисси, но та лишь глядит на нее и вскидывает руки, точно надеясь поймать несущуюся на нее злосчастную бочку.

— А ну уйди оттуда! — кричу я, а Джуно-Джейн мигом спрыгивает с повозки и бежит в своих не по размеру огромных туфлях, перескакивая через камни и пучки травы — проворно, точно олененок. Вырвав из рук мисси букет, она поднимает ее на ноги и, обругав по-французски, уводит подальше от повозок с грузами.

В такие минуты я уже не думаю, что сознание мисси не совсем ее покинуло, что оно временами возвращается и она понимает все, что мы ей говорим, но просто не отвечает. Наоборот, мне кажется, будто оно ушло навсегда — что яд, а может, удар по голове или еще какое-то злодеяние, которому она подверглась в руках тех негодяев, сломали в ней что-то и это уже не починишь.

Слыша, как Джуно-Джейн осыпает ее бранью, я думаю: «Если бы в этом большом, пышном теле мисси Лавинии сохранилась бы хоть крупица духа, она бы непременно дала сдачи и всыпала своей сестренке по первое число. Совсем как ее мамаша».

Не хочу и думать, что сделает хозяйка с мисси Лавинией, когда та вернется домой. Наверное, отправит коротать век в сумасшедший дом. А там уж здравомыслие к ней точно не вернется. Она же еще совсем юная: ей всего шестнадцать! Подумать только, провести всю жизнь в таком месте!

Я размышляю об этом всю дорогу до Мейнардвила, который, как оказывается, состоит всего из нескольких магазинчиков, кузницы, мастерской, где чинят повозки, тюрьмы, двух салонов, нескольких домиков и церквей. Мы с Джуно-Джейн собираемся выехать в Мэйсон, чтобы разузнать о массе. Верхом, если скакать во весь опор, это всего день пути, ну а пешком — намного дольше. Вот только Пенберти отказывается выдавать нам жалованье и не отпускает. Говорит, что идти на своих двоих чересчур опасно, и обещает, что отыщет другой способ.