Голоса прошлого

Он записал несколько фамилий и попросил швейцара гостиницы узнать адреса этих людей. На другой день ему принесли только адрес одного состоятельного господина, с которым они познакомились в Виши десять лет назад.

Полковник немедленно отправился по этому адресу и, к своему удовольствию, застал хозяина дома. Тот сперва его не узнал, а, узнав, явно опешил. Горячо обняв гостя, он стал заботливо расспрашивать, легко ли ему было выхлопотать паспорт. А когда ответ полковника его успокоил, осведомился еще, как долго полковник намерен пробыть в Варшаве.

- Да хотелось бы здесь остаться - разумеется, если удастся завязать знакомства... - отвечал полковник.

- О, знакомства у нас завязываются легко. Быть может, вы здесь встретите даже одного своего товарища...

- Кого это? - стремительно перебил полковник.

- Тоже бывший офицер французской армии. Бедняга приехал без гроша в кармане и с трудом нашел себе какую-то незавидную службу... Теперь жалеет, что уехал из Франции. Ох, трудно, очень трудно у нас найти работу... Тысячи молодых ищут ее напрасно...

- А мне она не нужна, - возразил гость, засмеявшись впервые за последние месяцы. - У меня есть небольшие сбережения и пенсия полковника.

Улыбка, видно, так смягчила его суровое лицо, что хозяин, встретивший старика довольно холодно, неожиданно проявил восторженное радушие. Он обнял гостя, раз десять, обращаясь к нему, назвал его полковником, напомнил ему множество проведенных вместе в Виши приятных минут, познакомил его со своим семейством и заклинал всеми святыми чувствовать себя здесь как дома и завтра вечером снова оказать ему честь своим посещением.

- У нас соберется несколько человек, - сказал он с жаром, - которые будут рады приветствовать героя...

- Отставного! - поправил его полковник.

Несмотря на столь своеобразный прием, полковник пришел на вечер. В передней его встретил хозяин. Он, кажется, готов был сам снять ему калоши и с большой помпой проводил его в гостиную.

Здесь сегодня был танцевальный вечер, поэтому собралось несколько десятков человек. Полковник быстро перезнакомился со всеми дамами. Одна даже уверяла, что помнит итальянскую кампанию (впрочем, она могла бы помнить и венгерскую). Другая удивлялась тому, что он покинул "этот дивный Париж", а самая молодая робко осведомилась, танцует ли еще пан полковник хотя бы кадриль. Но, так как наш ветеран, которому уже перевалило за семьдесят, не танцевал, она, при всем почтении к нему, забыла о нем с той минуты, как в зале зазвучала музыка. И участник битв при Сольферино и Гравелоте{80} вынужден был уступить дорогу чемпионам вальса и кадрили. Так было во Франции, так и здесь, на родине.

Он прошел по соседним гостиным. Тут играли в карты. Радушный хозяин немедленно предложил собрать компанию для виста и представил полковнику двух советников и одного председателя. Но полковник, поблагодарив, от виста отказался - быть может, из уважения к памяти своих друзей, с которыми последние годы игрывал в Лионе.

После этого его и здесь оставили в покое, чему он был рад. Теперь никто не мешал ему присматриваться к людям.

Он слушал и разговоры вокруг. В одном углу говорили о карнавале, в другом - о биржевом курсе, в третьем - о женщинах, в четвертом - о политике, в частности о том, что немцы нас окончательно съедят.

К этой-то группе подсел полковник, но беседовал недолго. Переходя от одного вопроса к другому, он услышал в конце концов, что сторонники реальной политики должны рассматривать войну как дело промышленности, и только такой шарлатан, как Наполеон Третий, мог воевать за чужие интересы, во имя идеи.{81}

Это самое полковник не раз слышал во Франции. "Так зачем же было ее покидать?" - спрашивал он себя.

Он незаметно ушел с бала и вернулся к себе в гостиницу. Ночью в постели его осаждали видения и мысли. Когда он забывался сном, ему чудилось, что он больше не человек, а крест на осевшей могиле, в которой упокоились его старые товарищи. Когда просыпался, шептал:

- Зачем я вернулся сюда?

И в душе росла тоска по Франции.

На другой день было воскресенье. Старый полковник встал поздно, одевался не спеша, раздумывая, когда ему ехать обратно во Францию, - сегодня же или завтра? "Здесь, - говорил он себе, - я всем чужой и все мне чужие".

Номер, отведенный ему в гостинице, находился на первом этаже. И когда полковник в десять поднял штору, он увидел, что перед его окном ходит взад и вперед какой-то бедно одетый человек с маленьким мальчиком.

В это утро стоял сильный мороз, и бедняк, чтобы согреться, то и дело топал ногами и хлопал себя по плечам, потом принимался растирать посиневшие от холода руки малыша, обряженного в длинный, не по росту, пиджачишко и соломенную шляпу. Уши у мальчика были повязаны грязным платком, из носа текло.

Этот ходивший по двору человек так часто заглядывал в окно полковника, что тот обратил на него внимание и, выйдя, спросил у кельнера, не знает ли он, кто это.

Кельнер с усмешкой пояснил:

- Он сапожник, живет в нашем доме наверху, под самой крышей - и вот захотел показать своему мальчишке вас, пан полковник.