Голоса с улицы

– Я вращался в литературных кругах, – заявил его привычный голос, и это небрежное замечание поразило настолько, что Хедли чуть было не очнулся. – Помогал выпускать одно университетское издание, ничего особенного. Я был там художественным редактором.

Хедли сотворил этот шедевр дезинформации из скудных обрывков прошлого. В старших классах он нарисовал карикатуру для семестрового альбома: «Зеленый и малиновый». Хедли встречался с девушкой, вычитывавшей рукописи. Он интересовался фотографией: когда снимали выпускников, выставлял для них свет. Хорошо чертил и одно время интересовался макетами и дизайном. К тому же он действительно входил в состав художественной редакции своей институтской газеты, куда его устроил Дейв Гоулд. Сложив все это воедино, Хедли получил новый факт. После мысленной обработки этот факт окончательно оформился и заявил о себе вслух.

– Мы опробовали различные способы офсетной печати, – самостоятельно произнес его голосовой аппарат. – Конечно, для того вида продукции, что мы представляли, не существовало широкого рынка. Мы не нашли массового спроса… да это и неудивительно.

Сгорбившись за столом, Дейв Гоулд даже не подавал вида, что услышал эту несусветную выдумку. Возможно, он не расслышал или попросту не знал, что с этим сделать. Или, возможно, ему казалось бессмысленным и мелочным уточнять, что Хедли всего-навсего наклеивал подложки на монтажные листы. Все это к делу не относилось.

Осоловев от теплого летнего вечера, Хедли откинулся на спину с бокалом вина в руке и беседовал с Маршей Фрейзьер. Ее сын Тимми уснул, а Дейв Гоулд все ниже наклонялся над столом: трубка потухла, тело обмякло. Лора восседала глыбой несвежего теста. По тротуару прогуливались люди, страдая от ночной бессонницы.

Когда Марша с детьми засобиралась домой, Хедли ушел вместе с ними. Он снес девочку по лестнице и положил на заднее сиденье «студебекера». Пэт зашевелилась и прижалась к обивке. Следом по лестнице спустилась Марша, державшая за руку Тимми. Мальчик капризно направился к машине, залез на заднее сиденье и свернулся рядом с сестрой сонным, сердитым комочком.

Хедли неуверенно постоял на тротуаре, пока Марша обходила машину – длинноногая, очень прямая и тонкая в вечерней тьме.

– Запрыгивайте, – лаконично сказала она. – Подброшу вас домой.

– Вы уверены… – Начал было Хедли, но все же сел в машину и закрыл дверцу. – Тут недалеко: я могу пройтись пешком.

Сжав губами незажженную сигарету, Марша завела мотор.

– Минуту на прогрев, – она перегнулась, чтобы подкурить сигарету. – Они чуть не умерли, пока добежали до меня. Дейв и Лора. Они полностью деморализованы.

– Я знаю, – сказал Хедли.

– Они теряют дееспособность при первом же сильном ударе. Все это обман, – глядя прямо перед собой, Марша наблюдала за далекими передвижениями машин и людей, за ярко освещенным скоплением неоновых вывесок, обозначавшим деловой район в центре города. – Обман, обман, обман, – она тронулась с места, врубила фары и плавно выехала на дорогу.

Марша припарковалась перед его домом, и они немного посидели – во всей округе районе бодрствовали только эти двое. Дети крепко спали сзади. На темных тротуарах – ни единого силуэта. Вдоль по улице один за другим выключались фонари. Был уже почти час ночи.

– Вы женаты? – спросила Марша.

Он рассказал ей об Эллен и Пите.

– Сколько уже ребенку? Месяц? – Она стряхнула пепел в открытое окно машины. – Везет же вам. У вас еще все впереди… Помню, когда Тимми был маленьким… Это совершенно другой мир. Каждая перемена в нем – это перемена в тебе.

– Вы часто бываете на юге полуострова? – спросил Хедли.

– Изредка. Когда есть желание. Я приезжала, когда здесь выступал Бекхайм… Тогда-то мы с вами и познакомились. Вы пришли с Дейвом и Лорой. Вы слушали его лекцию… только заключительную часть, как вы сказали.

– Я вернулся на следующий день и прослушал ее всю.

– Правда? – Марша задумалась. – И какое у вас сложилось мнение?

– У меня… он произвел на меня очень глубокое впечатление, – выпалил Хедли. – Я считаю, что он хорошо выступил.

– Он необычный человек. Он меня заинтересовал. Вы что-нибудь о нем знаете? Если уж на то пошло, расскажу, что знаю сама. Теодору Бекхайму пятьдесят пять лет, хоть он и сомневается, что это его точный возраст. Он родился в Винегар-Бенде, штат Алабама.

– Он ведь негр? – спросил Хедли.