Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Увидев шпили городских небоскребов, одежду коренных москвичей и оценив высокое качество и доступность культурных мероприятий и товаров, Жылдыз Нуряева назвала Москву образца 1978 г. «Вавилоном»[51]. Она последовала в Москву за членами своей семьи и коллегами из столицы Кыргызстана – Фрунзе, и вдохновила своим примером других[52]. Студенты, такие как Нуряева, а также рабочие, торговцы и специалисты со всего Советского Союза, а также постоянно растущее количество мигрантов из Азии и Африки, искали свой Вавилон в одной из двух столиц СССР. Единая система институтов и общее гражданство, распространяющееся на выходцев с Кавказа, из Средней Азии и восточных регионов России сглаживали изначальное неравенство, которое существовало между ними и белокожим принимающим обществом городов. Тем не менее, как отмечают Льюис Х. Сигельбаум и Лесли Пейдж Мох, направление и величина потоков, причины и результаты советского социального движения отражали то, как Советский Союз на практике воплощал «транснациональную политику в пределах государственных границ»[53]. Попытки государства контролировать и направлять потоки мигрантов осуществлялись с переменным успехом, оно не всегда справлялось с решимостью мигрантов достичь своих пунктов назначения – самостоятельно или при помощи уже существующих или новых сетевых связей.

Ранние сети сформировались еще на этапе возникновения царской империи, связав ядро страны и периферию. По прошествии времени, с изменением различных государственных форм и режимов менялись и сетевые связи. Модернизация и постимперские процессы во многом укрепили и расширили их. Отчасти это было связано с тем, что разрыв в уровне развития центров и окраин бывших имперских владений, а также разница в объемах их государственного финансирования, постоянно росли. По аналогии с тем, как Кирстен Маккензи и другие исследователи объясняют возникновение империй глобальными сетевыми связями, я утверждаю, что сети в постимперский период, наряду с процессами послевоенной урбанизации и модернизации, привели к формированию глобальных городов[54]. В случае Советского Союза такими городами стали Ленинград и Москва. Эти города формировались культурными, социальными и экономическими системами империи, и одновременно сами оказывали на них влияние[55]. Многие считали, что европейские столицы могли помочь освободиться от «варварского колониального правления», что проявлялось в сохраняющихся привилегиях белокожего городского населения в постколониальных городах Великобритании, Франции и России (СССР)[56]. Мигранты, так же как и политические и режимы, «просчитывают риски», принимая решение о том, двигаться или не двигаться, поощрять или ограничивать передвижения по стране, чтобы получить личные, профессиональные или политические преимущества за счет человеческого и экономического развития[57]. В послевоенных государствах возникали активные дебаты о том, следует ли сохранить привилегии городов, которые являются визитными карточками страны, или же принять в них мигрантов, легальных и нелегальных. Миграция новых жителей была необходима для сохранения того самого привилегированного статуса столиц, поскольку западное городское население старело, а города росли.

Когда говорят о развитости мировых городов, фактор мобильности в ней остается недооцененным. Как утверждают Дорин Мэсси и Саския Сассен, секторы бизнеса и финансов питают западные мегаполисы капиталом, а также предоставляют им возможность управлять и контролировать обстановку за пределами государственных границ[58]. Сбор информации, ее обработка и распространение происходят почти незаметно. Мигранты же начинают играть роль инструментов, которые можно использовать в государственных или частных учреждениях и предприятиях[59]. Сассен отмечает, что глобальные города оборачивают себе на пользу миграцию двух типов: во-первых, «официальную», и тогда мигранты устраиваются в системах, требующих профессиональных знаний или умений; во-вторых, миграцию простых рабочих, которые смогут влиться в сокращающиеся, но все еще значительные ряды промышленной рабочей силы или, что более вероятно, устроятся на работу в сфере услуг, не требующих высокой квалификации[60]. Мэсси отмечает аналогичные потоки «постиндустриальной миграции»[61]. Происхождение мигрантов и то, как новоприбывшие формируют городское пространство, кажутся несущественными вопросами; призывы включить их в исследования глобальных городов до сих пор встречаются в научной литературе от случая к случаю[62].