Голоса вещей

И снова мчался через дорогу грабитель с деньгами под мышкой, и его напарник в белом пиджаке все еще придерживал дверцу «Жигулей», и прохожие стояли, оцепенев от неожиданности. Ксенофонтов всматривался в парня, который легко, почти летяще перебегал через дорогу. Была, правда, в его фигуре какая-то едва уловимая нескладность, но Ксенофонтова это только порадовало.

— Все правильно, старик, — проговорил он вслух. — Все правильно.

Нет, не написал он в этот день очерка о передовике производства. Не пошел у него очерк, так тоже бывает. Другие мысли, более увлекательные и дерзкие, охватили Ксенофонтова в этот день, и он отдался им с радостью. Возможно, кто-то сочтет его слишком легкомысленным и самонадеянным, кто-то решит, что его и на пушечный выстрел нельзя подпускать к газете, но как бы там ни было, шальное настроение вытолкнуло Ксенофонтова из редакции, и он пошел вдоль улиц, иногда пришептывая что-то про себя, иногда ухмыляясь чему-то в рыжеватые усы…

Уже возвращаясь домой, он по дороге зашел в телефонную будку и набрал номер Зайцева.

— Привет, — сказал он. — Есть успехи?

— Будут, — хмуро ответил следователь.

— Это хорошо. Дело в том, что я забыл сказать тебе некоторые подробности словесного портрета и…

— Ну?!

— Тот, который в машине, носит темные очки в тонкой металлической оправе, возможно, даже с фирменной нашлепкой на стекле. А тот, что бежит через дорогу, в парике. На самом деле его волосы гораздо короче.

— А во что обут тот, который сидит в машине и от которого на снимке виден кусок рукава? — спросил Зайцев, уже не скрывая насмешки.

— Черные модельные туфли.

— У тебя все? — спросил Зайцев таким тоном, словно его отвлекали пустяками от важного дела.

— Да, старик, теперь все. Будь здоров.

— Подожди! — начал было следователь, но Ксенофонтов уже повесил трубку…

Прошла неделя, и за все это время друзья ни разу не встретились, ни разу не поговорили по телефону. Несколько попыток Ксенофонтова связаться с Зайцевым оказались тщетными — того не было ни в кабинете, ни дома. Да и своих хлопот хватало.

Однажды в конце рабочего дня некстати зазвонил телефон. Ксенофонтов поднял трубку, даже не подозревая, что наконец-то объявился Зайцев.

— Ксенофонтов? Рад слышать твой голос.

— Старик! — вскричал Ксенофонтов. — Неужели ты жив?

— Похоже на то, хотя я крепко в этом сомневаюсь.

— Я рад за тебя, старик! Чует мое сердце, что ты мог и того… Что с тобой могло случиться всякое, а?

— Случилось, Ксенофонтов! Успел он все-таки из своей пушки бабахнуть в мою сторону, успел.

— Ты небось в кровище весь? — спросил Ксенофонтов.

— И это было. Но сейчас я в норме. Могу позвонить, в гости пригласить…

— И подаришь что-нибудь?

— Приходи. Подарю все, что понравится. Я сейчас на больничном, слегка хвораю… Рука болит, но уже легче.

— А, между прочим, схватки с преступниками в твои обязанности не входят. По должности тебе положено общаться с ними в кабинете, когда им уже нечем бабахать.

— Виноват, — вздохнул Зайцев. — Проявил неуместное рвение. Как говорится, усердие оказалось не по разуму. За что и страдаю. А почему ты не спросишь о…

— Словесном портрете? Я и так знаю — с ним все в порядке. Где ты их взял?

— На базаре. Возле овощных рядов. Но видел их в ресторане, и в комиссионке.

— Меня волнует одно — у водителя были очки в тонкой металлической оправе?

— Были! И у второго тоже. В очках и взяли. Но почему ты решил…

— О! — воскликнул Ксенофонтов. — Это не телефонный разговор. О таких вещах нужно говорить с глазу на глаз. В общем — еду. Жди!

Ксенофонтов одним махом сгреб со стола все исписанные листки, отнес машинистке и, прыгая через три ступеньки, на длинных ногах понесся вниз, прочь из редакции.

— Прежде всего, — обеспокоенно произнес Ксенофонтов, — ты вернул государству пятьдесят тысяч?

— Сорок девять. Тыщу они успели спустить.

— За неделю?! — ужаснулся Ксенофонтов.

— За два дня.

— Как же это можно?..

— Завтра будут с ними беседовать. А пока мне интереснее твои показания.

— Наконец-то ты, Зайцев, стал понимать, где навоз, где жемчужные зерна.

— Итак? Я слушаю.