Голосуйте за Берюрье !

О! Как он подпрыгнул, мои рыбки! Ох и не любит же он намеков, этот пребывающий в печали зять.

Таящееся в вопросе подозрение сминает его лицо, словно туалетную бумагу. В мгновение, в одно-единственное мгновение этому красивому парню удается стать таким безобразным, как тридцать шесть обезьяньих задниц, висящих на одной палке.

- Что вы хотите сказать? - мяукает он.

- Ничего, кроме того, что сказал,- отвечаю я спокойно.- Я вас спрашиваю, что вы делали вчера в Париже?

Он сжимает челюсти, словно созданные, чтобы раскалывать орехи.

- Господин комиссар, я не вижу, чем мое времяпрепровождение в Париже может вас заинтересовать?

Ну, это уже переходит всякие границы! Вы прекрасно знаете вашего дорогого Сан-Антонио, цыпочки мои: терпение не относится к моим сильным сторонам.

- То, что вы не видите, не имеет ровно никакого значения,- наставительно говорю я ему,- важно, что вижу я.

Раздается рев, издаваемый Морбле.

- Паяльную лампу, в бога мать!..- вопит экс-унтер-офицер.- Дайте мне паяльную лампу, и я заставлю его сознаться в чем угодно - в прошлом, настоящем и будущем!

Его Величество успокаивает Морбле до краев налитым стаканом кальвадоса.

- Так что, господин Дюрон?

- Дюрон, Дюрон, считай ворон! - напевает Берю, который никогда не упускает случая продемонстрировать обширность своей культуры.

Дюрон растерянно озирается вокруг. Он видит лишь враждебные лица. И самое враждебное среди всех - лицо Августины, которая, похоже, его более чем недолюбливает.

- Должен ли я говорить при прислуге? - поспешно спрашивает он.

Ну и наглец! Мне просто приятно его унизить!

- А вы предпочли бы говорить в присутствии вашей супруги? - невинно спрашиваю я.

- Я ужинал с одной дамой,- признается он.

- В самом деле?

- Да, конечно.

- Как звали даму?

- Люлю.

- Этого маловато, чтобы иметь о ней представление.

- Это все, что я о ней знаю. Я ее встретил под вечер в одном из больших кафе Булонского парка, пригласил ее поужинать.

- Куда?

- К Лассеру.

- А затем?

- Мы отправились в ночной бар "Безумная лошадь".

- А потом?

- Потом было три часа утра. Думаю, что с этого момента могу считать себя вне подозрения?

- Все-таки расскажите,- настаиваю я.

- Мы отправились в гостиницу недалеко от площади Этуаль. Я вам дам точный адрес.

- Хорошо. Все! Можете идти к жене и успокоить ее.

С недовольным видом он выходит из комнаты и сильно хлопает дверью, чтобы дать мне понять, что он обо мне думает.

- Мне не нравится этот хлыщ,- заявляет Морбле.- Клянусь своей пенсией, что это его рук дело. Зря вы тут разговорчики ведете, теряете время, приятель. А вот с помощью паяльной лампы... ну, вы бы потратились слегка на бензин, зато сэкономили бы на слюне.

- Эй вы, "гестапо", помолчите! - громыхаю я.

И тут же перехожу к допросу толстой Августины.

- А вы, заинька? Расскажите, как вы провели вечер?

Служанке мое обращение нравится как устрице морская вода. Затем ее довольная улыбка гаснет.

- Я пошла спать! - говорит она.

- Одна? - бросает Берю.

- Как вам не совестно, бесстыдник, что вы себе думаете? - протестует Августина.- Я девушка честная и не сплю с мужчинами у своих хозяев!

- Вы ничего не слышали?

- Совсем ничего.

- Даже приезд вашего хозяина и инспекторов, которые его... (чуть не сказал, "которые его охраняли"), которые его сопровождали?

- Да, я смутно слышала шум машины и стук дверцы, но это было сквозь сон.

- Значит, ничего существенного сказать не можете?

- Ничего.

- Сегодня утром вы встали как обычно?

- Да, я приготовила завтрак для хозяина. Когда кофе был готов, я пошла его звать. Ответа не было. Я открыла дверь: комната была пуста. Я испугалась и побежала за полицейским.

- Вы не спускались в гараж?

- Нет. Зачем бы я туда спускалась?

- Пока все. Спасибо!

Мы покидаем третий дом с преступлением. Морбле, который находится под хорошим газом, заносит, и он валится на лужайку. И добрый самаритянин Берю поднимает своего друга на ноги и отряхивает его костюм, наставительно говоря:

- Ну что ты, Пополь, честное слово, уже даже литра не держишь?

- Это тот нашатырный спирт меня подвел,- оправдывается Морбле.

- Но это был не нашатырь, это был кальвадос! - возражает Берю.

- А я тебе говорю, что это был нашатырь, я по вкусу определил.

Берю, который пришел в себя, усаживает своего приятеля в машину, советуя ему проспаться. Потом он возвращается ко мне в гараж, где я приступаю к повторному осмотру. Добиваясь, чтобы я простил ему утреннюю пьянку, Берю вовсю подлизывается. Он задает вопросы, касающиеся орудия преступления... Когда я сообщаю, что речь идет о кирпиче, он хмурит свои мощные брови:

- Ты ничего не замечаешь, Сан-А?

- О чем ты?

- Стены гаража сделаны из кирпича.

- Ну и что?

- А может, он сам ударился башкой о стену и вырубился...

- Он умер, и сам ухитрился выключить свет?

Но моя ирония не нарушает убежденности Ужасного.

- Плакаты были здесь? - спрашивает он, указывая на сверток, лежащий на полу.

- Похоже, что да.

- А до этого они находились в машине?

- Да, sir!

Верзила погружается в пучины плодотворных размышлений.