Голосую за любовь

Коридор был пуст. Савка пожалела, что вышла из зала. Она стояла у двери, не решаясь вернуться. Если я снова войду, он, быть может, подымет голову. Но что я увижу в его глазах? Что, если гнев: прочь, убирайся, проваливай? Его расширившиеся зрачки — он, бывало, приходил в бешенство, требуя, чтобы его оставили в покое, — всегда внушали ей страх. Стоило ему бровью повести, как она тут же уходила в тень. Да, она знает свое место. Но ведь он сам выволок свою железную кровать из дома этой белокурой ведьмы и привез к ней, Савке. На остальное она смотрела сквозь пальцы, лишних вопросов не задавала. «На-ка, пропусти стаканчик перед ужином, можешь расположиться в служебке, я скоро управлюсь». Потом они вместе шли домой, их обступала непроглядная ночь. Савку всегда пугали мгновенья, когда предстояло, погасив в ресторане свет, шагнуть из тьмы во тьму. Но рядом с ним — как ни с кем другим — она чувствовала себя уверенно. «А кто провожает тебя в мое отсутствие? Не страшно одной? Мало ли что может случиться». — «Я бегу, всю дорогу бегу как ненормальная».

Три двери. Через первую входят свидетели. Вторая — посередке. Савка решила войти через третью, тогда Мартин не увидит ее. В помещении полно народу, она почувствовала это, когда давала показания, хотя и стояла спиной к залу.

Суд слушал заключение медицинской экспертизы.

— Адвокат требует, чтобы было установлено орудие убийства, — шепнул человек, рядом с которым примостилась Савка. — Ведь предмета, которым ударили Милое, так и не нашли.

Савке показалось, что ее сосед симпатизирует Мартину.

— Как по-вашему, — спросила она, — его оправдают?

— Неизвестно, какими сведениями располагает защита. Обвинения очень серьезные. Очень.

Савка посмотрела ему в глаза. Пристальный, по-мужски настойчивый взгляд задержался на ее лице дольше, чем позволяли приличия. Она вздрогнула, отодвинулась.

— Вам придется повторить ваш рассказ, — говорил обвинитель. — Вы должны припомнить все подробности. Постарайтесь назвать точное время. Когда это произошло — ночью или ближе к утру? Как случилось, что как раз тогда никого, кроме вас, не оказалось дома? Ведь у вас довольно долго гостил ваш двоюродный брат. Давно он уехал?

— Мне кажется, — начала Вида, — что было около трех. Но пока я вызывала «скорую», прошло еще какое-то время. Честно говоря, я не знала, как это делается. Побежала в аптеку, там заперто. Потом подумала, что нужные телефоны можно найти в газетах. Но мы не получаем газет. Милое читал их в кафе.

Вдова достала из сумки платок, прижала к глазам.

— Почему вы не разбудили соседей?

— У нас натянутые отношения, — едва вымолвила Вида сквозь слезы.

— В каком состоянии был Милое, когда вы открыли дверь? Быть может, он смог хоть что-то сказать вам, подал какой-нибудь знак?

— Я решила, что он пьян. Поэтому и оставила его лежать на пороге, а сама ушла в комнату. Но его все не было и не было, и я вернулась. Окликнула: «Милое!» Он что-то пробормотал. Я помогла ему подняться, мы вместе вошли в кухню, он шагнул к плите, шарит по ней, будто что-то ищет. Тут я и увидела, что спина у него в крови, но раны не заметила, ее покрывала грязь. Я думала, он с кем-нибудь подрался. Он стал вылавливать из кастрюли голубец и вдруг как стоял, так и рухнул, опрокинул кастрюлю… Я выбежала на улицу, но даже и тогда я не подозревала, насколько серьезно дело, думала, его избили.

— Где же вы нашли телефон?

— В пекарне. Там горел свет.

— Потом вы поехали с ним в больницу?

— Нет, не поехала.

— Почему?

— Меня все равно не пустили бы внутрь.

— Когда вы узнали о смерти мужа?

— Я была в больнице в семь утра. Всю ночь глаз не сомкнула, сидела на кухне, курила.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет.

— Судя по показаниям сослуживцев, вашего мужа любили в коллективе. Расскажите о нем как о человеке.

— Любили… Еще бы. Он вечно сорил деньгами, раздавал их направо и налево. У таких, как он, деньги не задерживаются.

— Но вам хватало того, что он выделял на ведение хозяйства?

— Да, вполне.

— И недовольства вы не проявляли?

— Нет.

— Вы жили в согласии, не так ли?

— Да, конечно.

Вида снова вытирает слезы.

— Он был славным человеком, — лепечет она. — Без претензий… Не командовал, не бил меня. Он был… Был… хороший…

— Когда уехал ваш родственник?

— Брат прожил у нас две недели, он приезжал на побывку. А уехать должен был как раз в тот вечер. С Милое даже не попрощался.

— Сколько ему лет?

— Кому?

— Вашему брату.

— Ах, ему. Он очень молод, совсем еще мальчик. Двадцать два года.

— На какие средства он живет?

— Я же сказала, что он в армии.

— А до армии?

— Учился.

— На кого?

— На ветеринара.

— Кто содержал его?

— Он содержал себя сам.

— Каким образом?

— Играл в джазе.

— Вы помогали ему деньгами?

— Да, время от времени.

— И ваш покойный муж не возражал?

— Да нет, не особенно.

— Его родители живы?

— Чьи?

— Вашего брата.

— Оба погибли в войну. Мать — при бомбежке. Отца расстреляли.