Голосую за любовь

5. Существенную роль в раскрое данной заплаточной истории сыграло воспоминание о романах, прочитанных в позднем детстве. Автор уже и сам не припомнит каких, но ему кажется, что это были английские романы. Из воспоминания возник абрис симпатичной (обязательно русоволосой) несчастной девушки, которая стоит перед витриной магазина и с вожделением смотрит на красивое, дорогое платье. Автору помнится, что в романах все было построено на том, кто и когда купит платье этой симпатичной русоволосой бедной девушке. Автору запомнилось само ожидание. Из-за давности и основательной забытости прочитанного автор, быть может, и искажает отдельные факты, но образ девушки перед витриной и сопереживание ее страстному желанию остались свежи!

6. «Материал», советы и технические термины автор позаимствовал из одного женского журнала мод, не вполне следуя логике операций при раскрое, потому что не очень много в этом понимает. Для автора несказанную пользу имело чтение, произнесение вслух и переписывание непонятных слов, таких, как «притачивание», «оттягивание», или странных фраз, например «односторонний прорезной карман». Автору очень дороги и другие непонятные ему слова, такие, как «акселератор» или «карбюратор», но поэтическая интуиция нашептывает, что это была бы в случае нужды совсем иная проза.

7. Роман Флобера «Мадам Бовари» автор дает читать Штефице Цвек потому, что это гениальный роман. Прочие крупные петли автор оставляет читателям — пусть они их делают сами!

8. С помощью образа маленькой машинистки, которая ищет счастья в жизни, автор намеревается постичь привлекательность сердечного романа. Любовно-романтические лоскутки в действительности списаны с одного такого романа, правда, Дорис и Петера автор заменил Штефицей и Френдичем. Поскольку хотел добиться нашего — домашнего — колорита. А отпусти он мечты на волю — кто знает, где бы его литературные образы нашли свое завершение. Может, в каком-нибудь «альпийском» романе: там бы они (образы!) скакали по горным вершинам, собирали цветы, вовсю целовались и вовсю распевали тирольские песни!

9. Автор старательно попытался соединить лоскуты «сердечной» прозы, где женские образы что-то ищут, ищут и в конце счастливо находят, с кусочками так называемой «женской» прозы, в которой женские образы тоже что-то ищут, ищут, но ничего не находят или находят с великим трудом.

10. В немилосердном соединении лоскутов автор открыл возможность сшивания еще одного жанра с похожей сюжетной основой. О чем идет речь — читатели уж как-нибудь догадаются сами!

11. Выбор техники шитья, учитывая, что речь идет о «женской» прозе, не ироничен. Автор очарован глубоким смыслом схожих искусств. Впрочем, не так ли похожи в каком-то смысле Пенелопа и Шахерезада?

12. Автор настаивает на этой нудной заключительной отделке, пытаясь точно имитировать «Руководство по шитью модели» из уже упомянутого женского журнала мод и желая как можно лучше скопировать авторскую модель. Кстати, именно в таком тщательном копировании автор видит будущее литературы.

13. Автор наконец дошел до номера 13, который нужен был, откровенно говоря, ради женской потребности делать все правильно, симметрично, это касается и числа 13 (роковое 13 в жизни Ш. Ц.!). Автор теперь может по-настоящему отдохнуть и с полным правом взять в руки Грабала, чтобы еще раз прочитать — как это там было с его Грмой!

Гроздана Олуич Голосую за любовь

ГРОЗДАНА ОЛУИЧ. ГОЛОСУЮ ЗА ЛЮБОВЬ.

Перевод с сербскохорватского Т. Поповой.

GROZDANA OLUJIĆ. GLASAM ZA LJUBAV.

Beograd, 1978.

I

Сейчас он скажет, что я самый неисправимый дебил, и в общем-то будет прав. Они вечно правы. Когда до конца урока остается всего семь минут, нечего рассчитывать на особую учтивость со стороны этих зануд. По правде говоря, и через семь минут после звонка они ведут себя не лучше.

— Зачем ты бросил книгу, Слободан? — Учитель Новак стоял возле своих идиотских географических карт, маленький и круглый, и его голова, казалось, сама была бы идеальным глобусом, если б кто-либо надоумился разрисовать ее меридианами и параллелями. — Зачем?

Я не знал, что ему ответить, хотя всего нормальней было бы сказать, что книга упала сама по себе. И он бы это проглотил. И был бы удовлетворен. Такие люди, как Новак, в состоянии проглотить даже ерша, но я уже завелся и не хотел разыгрывать послушного ягненка.

— А я ее уронил нарочно! — ответил я.

— Ты с ума сошел! — крикнул он, но никого этим не удивил: о том, что я чокнутый и добрая половина нашей семьи — чокнутые, мне напоминали не менее трех раз в день. — Зачем тебе понадобилось швырять книгу? — Новак смотрел на меня, как смотрят на жабу, черепаху и тому подобную гадость, и пока класс исходил потом от нетерпения, мне вдруг дико захотелось спать.