Голова

— До чего это верно! — пробормотал Ланна и нерешительно посмотрел на вторую половину шоколадного буше. Ему как-то сразу стало ясно, что за неблагодарная задача сохранять мир: всегда настороже, всегда начеку против возможных обид, с щепетильностью дуэлянта и хищностью игрока, всегда в маске всеоружия и ответственности за все, и при этом сознавать, что сам император стремится к миру, и даже к миру любой ценой, лишь ради того, чтобы наслаждаться блистательным наследством и пышно обставить свою власть, при этом и отдаленно не предполагая найти ей серьезное применение. «Я же, человек, пекущийся для него о мире, играю в пышном спектакле его правления куда меньшую роль, чем какой-нибудь генерал. Даже канцлер может удержать первое место только в качестве преемника победоносного военного канцлера. Три искусно подготовленных войны![20] А я! Будь я в силах уберечь Германию от величайшей в ее истории катастрофы, такого признания я бы не добился. — И Ланна тяжко вздохнул. — У этого человека свои заботы, но он и понятия не имеет, каково мне», — и, кротко слушая Терра, он ел пирожные, как будто только по рассеянности.

Терра растопырил пальцы, словно желая схватить возникавшие видения. Все, что он говорил, проносилось перед ним. Он отбивался от образов, а мысли поражали его, как призрачные удары дубиной. Лицо у него было искажено животным ужасом.

— Вы хотите убивать! — говорил он. — Наказание за убийство никогда не было наказанием, — оно было для руководящих классов желанным случаем утолить интеллектуальную жажду крови. На одного выродка, убивающего по влечению или необходимости, приходятся сотни представителей суда, полиции и прессы и тысячи представителей общественного мнения, которые, в гнусности превосходя этого выродка, оправдывают убийство идейными соображениями. Та же замаскированная кровожадность опирается на государственную власть и патриотические чувства, чтобы добиться войны. В народе войны не хотят даже убийцы, — а вы, граф Ланна?

Ланна вежливо покачал головой. Ему хотелось пирожных с кремом и вишнями, которые он особенно любил. Вопрос прервал его на размышлении, как бы полакомиться ими, не оскорбив столь деликатный предмет беседы.

— Тогда откажитесь от смертной казни, — прохрипел докучный гость, как будто ему самому приставили к горлу нож.

Ланна мысленно отказался от любимых пирожных.

— Будь я министром юстиции, — сказал он, — я, вероятно, ответил бы вам, что отмена смертной казни сделала бы меня безоружным.

— Нет, граф Ланна! Вы бы так не ответили, ибо вам Понятно, что те, кто требует крови, стремятся не к справедливости, а к власти, будь то юристы или военные. Без крови нет власти, — подмигивают они друг другу. Почему всегда и повсюду контрреволюции более жестоки, чем революции? Революционеры прежде всего добиваются общего блага, а контрреволюционеры — лишь своей утраченной власти, которая заведомо никого, кроме них, не может облагодетельствовать. Не заставляйте того, — рычал Терра, — кому надлежит лишь мыслить и познавать, не заставляйте его действовать, чтоб обезвредить вас! — Сжатые кулаки его дрожали, взгляды метали пламя, он оскалился и заскрежетал зубами. Ланна осторожно подвигался к звонку, чтобы незаметно нажать кнопку, и при этом не спускал глаз с дикаря. «Я был бы посрамлен в своем знании людей, если бы он от слов перешел к делу», — эта мысль вернула ему мужество. Он выпрямился всем корпусом и сказал внушительно:

— Все, что вы говорите, — ошибочно и ни к чему бы не привело, если бы было верным.

Это осадило дикаря, вся его сконцентрированная сила стала убывать на глазах, он сжался, притих и сказал, уже не рыча, а запинаясь, что считал для себя невозможным упустить такой счастливый случай.

— Вашему Сиятельству на протяжении вашей, будем надеяться, долгой и плодотворной деятельности на благо родины, быть может, представится случай вспомнить о смиренных речах человека низкого рождения и непосвященного. Пока в мирное время на законном основании проливается кровь, войны не могут считаться преступлениями. Но люди не захотят мириться с насильственной смертью ни в чем не повинных солдат, если даже убийц не будут карать смертью. И правящие классы, научившись порицать смертную казнь, раз она отменена, постыдятся поддерживать угрозу войны. Кровавая власть в ее высшей форме может быть подорвана лишь после того, как будет нанесен удар ее первоначальным, низшим формам, — заключил с глубоким почтением в голосе и взгляде Терра и, отвешивая низкие поклоны, прижав кончики пальцев к манишке, стал пятиться к двери. — Ваше сиятельство, — сказал он с последним, самым раболепным поклоном, — вы, как и всякий цивилизованный человек, носите в себе зачатки анархизма, и потому вам нетрудно судить, как сильно взаимодействие всех этих факторов.

Сказав это, он исчез. Ланна при всей своей уравновешенности не мог отделаться от впечатления, что сам дьявол побывал у него.