Голова античной богини

«Ну, ну, погоди, голубчик, ты у меня поусмехаешься! — Витя неожиданно ожесточилась. А мальчишка явно годился в козлы отпущения. — Ты у меня попрыгаешь, нечего распускать уши как у маленького Мука».

Папа бегло, скороговоркой рассказал, как рыбоколхоз, начав углублять землечерпалкой ковш гавани, случайно обнаружил обломки древних амфор, потом монеты и мраморную руку дивной красоты. Как заинтересовался всем этим председатель — парень молодой и любознательный, написал в Академию наук и какие интересные находки сделала его, папина, группа. Но всё это семечки, экспедиция надеется найти кое-что позначительнее, потому что по всем признакам в том месте, где они работают, затонул древнегреческий корабль, и затонул, очевидно, из-за жадности купца, загрузившего свой корабль сверх всякой меры, дай бог ему за это царствие небесное. Уже найдены медные гвозди обшивки, якорь и несколько звеньев якорной цепи. Но самое главное — найти части, а может быть, если повезёт (тьфу, тьфу, тьфу — через левое плечо), — всю античную статую, руку которой вытащила землечерпалка.

А вдруг — цисту! Это вообще невероятно. Голубая мечта всякого археолога.

— Какую цисту? — наивно спросил Станислав Сергеевич.

Папа даже руль бросил от возмущения.

— Ох, Серёга, серый ты как туман! Это такой металлический пенал, залитый сургучом. Там древние греки хранили рукописи… Их всего-то нашли — раз-два и обчёлся!

— Век живи — век учись, — спокойно сказал Станислав Сергеевич.

Папа засмеялся.

— У меня на это дело пунктик. Ты извини, давай о чём-нибудь другом.

Всё это было очень интересно, и Витя слушала во все уши, но потом папа и Станислав Сергеевич стали вспоминать своё детство — и началось: «А помнишь?..»

Перебивая друг друга, они вспоминали каких-то неведомых Володек, Осек, Генок, какой-то знаменитый поповский сад, голубей и фальшивого немого — и тут уж ничего нельзя было понять.

Вите стало скучно, она украдкой покосилась на Андрюху — тот тоже сидел с кислым выражением лица, вертел головой. Встретившись глазами с Витей, он сразу ощетинился, как ёжик, и сердито засопел.

Вите сделалось смешно, она едва слышно фыркнула и стала глядеть по сторонам.

По рассказам папы она представляла городок тихим, патриархальным, эдаким островком, которого не коснулось стремительное наше время. А за окном проплывали огромные дымящие заводы, многоэтажные дома, точь-в-точь похожие на дома где-нибудь в районе Весёлого посёлка в Ленинграде.

Но вот, достаточно попетляв, машина зашелестела улочкам старого города. Тонко вырезанные, дрожащие листья акаций и широкие, как ладонь, платанов почти смыкались над головой, образуя зелёный свод, тротуары были выложены потрескавшимися известняковыми плитками. Одноэтажные дома с разноцветными ставнями, которыми на ночь от лихого человека закрывались окна, стояли в густой, осязаемой — хоть ножом режь — тишине. Возле одного из таких домиков машина остановилась. Все вышли.

— В этом доме я прожил два года, и было мне столько же лет, сколько тебе, — задумчиво сказал папа, — Дом этот построил какой-то купчишка, потом в нём жил его сынок и служил во время оккупации полицаем. Потом жили мы — бабушка и я. А теперь живёт чудесная семья: жена — медсестра, а муж на судоремонтном работает, и у них есть мальчишка, похожий на любопытного медвежонка, мы с ним уже подружились.

Будто в подтверждение этих слов, на крылечко вышла красивая статная женщина, приветливо поздоровалась — и тут же из-за юбки выглянула круглая потешная мордаха, вымазанная вареньем.

Все невольно рассмеялись.

— А соседом был мой лучший друг — Стас, то бишь Станислав Сергеич, — продолжал папа, — и мы с ним совершали великие подвиги, за что частенько бывали биты.

Капитан притиснул к себе Андрюху.

— Где наши? — спросил он.

— Кто где, — степенно ответил тот, — дед с бабулей в вечерней смене, мама в гостинице, на дежурстве.

Папа рассмеялся.

— Слышишь, Стас, как говорит этот туземец: где, гостиница. Его бы не дразнили, как нас, этой проклятой буквой «г».

Андрей выговаривал букву «г» мягко, по-южному. Станислав Сергеевич серьёзно сказал:

— Времена меняются, Костик, народ не тот на улице. Улица не та. А была-то улица — ого-го!

— Улица была — дай бог! — подтвердил папа. — Вспоминать сейчас удивительно.

— Время, Костик, время было такое, — сказал Станислав Сергеевич, — многого не пожелал бы я нашим ребятам…

Взрослые ещё о чём-то толковали, о своём. Андрюха угрюмо молчал. Смертное оскорбление походя нанесла ему эта конопатая ленинградская штучка. Ему, приморскому человеку, Андрюхе, бесстрашно заплывавшему до таких пределов, что и берега-то с густыми лежбищами курортников, исступлённо хватающими, впитывающими любой, самый завалящий солнечный лучик своими северными голубоватыми телами, не было видно. А если и видно, то так — без подробностей. Удивительный народ курортники! И эта девчонка наверняка такая же. Андрюха был убеждён: дай возможность — и пляжники перехватывали бы друг у друга с груди и боков долгожданные ультрафиолетики и сажали бы их на свои тела, как рассаду в огороде.