В комнатушке три на три сажени никакой мебели не имелось, и присесть можно было лишь на земляной пол. Аркадий попытался копать подкоп, но лишь сломал ногти.
Сначала все шло хорошо. Настолько хорошо, что стоило бы осадить себя, не терять осторожность, бдительность.
Земля, как водится, полнилась слухами, и скоро Аркадий узнал, что Ситнев одно время действительно квартировал у Цыганеныша. Рассказали об этом ему в малиновской корчме — не той, большой, красивой, а рангом поменьше. Юноша применил старую историю, что, де, пишет статью о выдающихся исследователях родного уезда.
Вот что значит быть журналистом, — с гордостью думал он. — К каждому найти ключик.
Хотя ключик находило предложенная выпивка. Она же стремительно опустошала карманы.
Из рассказов получалось следующее. Как иной барон держал у себя в замке звездочета или алхимика, так и Цыганенок иногда принимал безумцев, юродивых, блаженных. Ситнев же выполнял роль новой Шахерезады. Опыт учительствования позволял долго и красочно описывать прелести богатств, якобы скрытых в недрах приазовских степей.
Цыганенок терпел гостя довольно долго, поскольку обходился тот недорого: всего-то в столование, в какие-то обноски. Но с месяц назад хозяин выгнал Ситнева за ворота, прознав, что тот лихословил о своем благодетеле и вообще именовал того недалеким неучем.
За ворота Ситнева выгнали в одной рубахе и штанах, не дав забрать его скарб, состоящий из бумаг и книг. Через три дня его вытолкали снова, предварительно выпоров на конюшне. На сей раз в Малиновку он пробрался тайно, желая, по-видимому, забрать свои записи, но был пойман…
Слушая, Аркадий сделал два вывода. Во-первых, когда Ситнев разговаривал с капитаном шаланды на свой страх и риск, и своего бывшего добродетеля помянул, не имея на то права. Во-вторых, в бумагах имелось что-то важное, иначе бы не стал вчерашний школьный учитель рисковать шкурой.
Затем своей шкурой рискнул и Аркадий. Как раз сгущались сумерки, и юноша направился к флигельку, в котором некогда квартировал Ситнев…
…И, разумеется, был отловлен равно как в свое время Ситнев.
Самым глупым, самым обидным в этой истории было то, что приметили Аркадия в корчме и следили за ним до самого места преступления. А не скрутили раньше, ждали, дабы поймать его за преступлением. Он же, дурак, даже не обернулся…
Полицию, конечно же, беспокоить по такому поводу не стали, и уж непонятно, какой приговор ему вынесут. Помощи ждать неоткуда — как нелепо получилось. Ведь его начнут искать хорошо если через неделю. К тому же поиски начнут с Тополиного, а там о нем ни слуху, ни духу.
Что с ним сделают? Говорят, здесь на кладбище много безымянных могил. Сдерут кожу заживо? Затравят собаками? Или же выпорют как и Ситнева?
Его не кормили — это наводило на грустные мысли. Но когда он попросил воды — ему принесли кувшин. Это успокаивало.
Внезапно юродивые, перешедшие к тому времени с небылиц на места паломничества, замолчали, словно к чему-то прислушивались. Прислушался и Аркадий и действительно услышал. Нарастал шум, словно приближался ураган или шторм. После — он разбился на множество ударов — будто молотил крупный дождь, град или даже камнепад.
По улице пронеслись всадники. И село тут же оживилось, зашумело. Налет? Ограбление? Но сторож при месте заключения будто не встревожился. Аркадий понял: в Малиновку прибыл хозяин.
В животе от голода колобродило, будто там дрались коты, но Аркадий не просил еды, стараясь о себе лишний раз не напоминать. Раньше душу грело предчувствие великого, причастность к чему-то важному. Но сейчас Аркадия снедали сомнения: а по себе ли он взял ношу. По сути, он же молод и зелен.
Он укорял себя в малодушии, но меньше от этого бояться не стал. Ну в самом деле, не убьют же его за любопытство?
Может, следует сказать хозяину о поисках шпиона? О том, что пока он сидит здесь, под замком, а шпион, может быть, вершит свои злодейства и отечество в опасности? Небезопасно. Что Цыганенышу до отечества? Быть может, как отец большинства зла Цыганеныш причастен и к шпионской истории. Может, он и убил Ситнева? Нет, вряд ли. Его люди обделали так, что следов бы не осталось. Широка степь, убить человека, бросить — так через две недели только кости останутся. А ежели закопать, так и вовсе до второго пришествия не найдут.
Но рассказывать не следовало, по крайней мере — сразу. Он мог упомянуть о своем близком знакомстве с городничим… Нет-нет, лучше — о возможном дальнем родстве.
Ну что, хозяин приехал уже с час назад. Почему его не ведут на допрос?..
Безразличие к нему начинало оскорблять.
…О нем вспомнили лишь когда основательно стемнело.