Голова (Империя - 3)

Сказал ли отец, что блокада прорвана? Нет, в ответ на это грубиян не мог бы зареветь: "Только за недостатком храбрости!" Вот он даже сделал вид, будто нетвердо стоит на ногах, схватился за руку отца и заорал: "Будьте здоровы, ваша светлость, вы вместе со всеми только способствуете успеху моего дела!" Отец, правда, предугадал его выходку и отстранился. Фишер растянулся бы во весь рост, если бы друзья не подхватили его. Из широкого низкого кресла по соседству с трудом поднялся труп: Кнак, тайный советник фон Кнак; при слове "дело" он поднялся. Разве оно не было его делом еще больше, чем фишеровским?

Отец отвернулся; но теперь господин фон Ганнеман, начальник его канцелярии, пересек ему путь, поскользнулся с разбегу, потом все-таки удержался и доложил о чем-то. Он делал вид, что ужасно запыхался, желая подчеркнуть, сколь важны принесенные им сообщения. Однако отец небрежно махнул рукой. Он стоял, повернувшись лицом к красной гостиной, и не глядел на Ганнемана. Но тут Алиса уронила веер, чтобы господин, занимавший ее, наклонился и ничего не увидел. Взгляд отца застыл, словно смерть коснулась его, меж тем как щеки и рот продолжали улыбаться.

Алиса бросилась было ему на помощь, но он тем временем успел удалиться. Она на ходу изменила свое намерение. Смеясь и веером приветствуя знакомых, она как будто бежала навстречу долгожданной подруге. Шлейф грациозно подобран, голова откинута, стройная фигура стремится вперед. "Молода и резва по-прежнему, что за прелестная женщина! - говорили дамы господину фон Толлебену. - Муза двух государственных деятелей!" - говорили они.

Миновав гостиные, Алиса свернула к мемориальной комнате Бисмарка. К счастью, никто не заметил ее в гигантском зале заседаний, и она осторожно приотворила дверь. Да, кто-то ждал там в одиночестве. Она сперва не узнала его, он сидел в кресле Бисмарка, рука его шарила по столу. Но вот он вскочил, словно застигнутый врасплох; это был Мангольф.

Войдя с противоположной стороны, Ланна торопливо приблизился к Мангольфу. Помощник статс-секретаря открыл какую-то папку. Ланна слушал его, читал то, на что Мангольф указывал, а сам вспоминал ту минуту, когда появился Ганнеман и он, ничего еще не зная, на лету почуял несчастье. Музыка тогда играла баркаролу из "Сказок Гофмана"{489}, он никогда не забудет той минуты, чувствовал Ланна, читая, слушая и напряженно думая.

Он заглянул в глаза Мангольфу.

- У вас превосходно налажена связь, - сказал он, - вы первый приносите мне эту весть. Вы могли бы принести ее даже час назад. - Прямо в глаза, но взгляд Мангольфа не дрогнул. Ланна пожал плечами.

- Тяжелый удар, но надо спасать то, что еще возможно. Одна из английских газет печатает вдруг тщательно охраняемые нами тайны. А выболтал их наш высочайший повелитель. Как быть? Щадить его, как всегда? По-прежнему покрывать его? Ничего не выйдет. Придется поступиться им.

- Императором?.. - подавленный выкрик Мангольфа.

- А лучше интересами государства? - спросил Ланна.

Олимпийский взгляд поднят к портрету Бисмарка над письменным столом. Так продиктовал он Мангольфу нужные распоряжения. Ночью, как только ему удастся покинуть празднество, он сам приедет в министерство иностранных дел... И продолжал стоять в позе олимпийца, даже когда Мангольф скрылся.

Он с первого взгляда увидел все в глазах этого человека, который черпал свои сведения отнюдь не из английских источников. Этот человек хочет занять пост Толлебена, когда Толлебен станет канцлером вместо Ланна. Его они просто-напросто решили сместить; понятно, хотя и преступно. Но метод? Содействовать императору, этому опасному безумцу, в его самых сумасбродных выходках. "Я бы на это не пошел даже ради власти".

Смехотворные уловки, - их махинации видны как на ладони. У Толлебена есть ход к императору через его двоюродного брата фон дер Флеше. Генерал-адъютанта Флеше, должно быть, обеспокоило благочестивое миролюбие кузена. А Мангольф, которого, по-видимому, связывают с Толлебеном какие-то грязные делишки, договаривается с Флеше, узнает от него об императорских выпадах и пытается прикрыть себя и свою клику высочайшим именем. "Толлебену уже все известно. И Алисе тоже..."

"Невозмутимый вид, - думал дипломат, - но железная хватка. Вот что мне нужно. Я одержал победу над Россией, он же на сей раз чуть не довел страну до крайности, и я докажу это. И он еще намеревался отставить меня! Теперь он у меня в руках". Поглощенный единоборством с неназываемым, он не заметил присутствия дочери.

Глаза у нее искрились, как всегда, на губах играла жизнерадостная улыбка.

- Ненаглядный папочка, ты волнуешь меня. Этот господин Мангольф, прости, что я подсматривала: он всегда был мне не по душе, но сегодня он внушает мне особенное недоверие.

Ага! Она хочет, чтобы ей он верил, и ради этого отступается от Мангольфа.

Ланна тотчас стал непроницаем, при всей своей отцовской любви.