Голова (Империя - 3)

Три месяца кряду носился он с этим договором, знал его наизусть, любая фраза могла при желании возникнуть у него перед глазами наяву и во сне, а то вдруг вспыхивало какое-нибудь одно слово, одно-единственное, которое могло оказаться ключом, сезамом, щелкой, сквозь которую засверкают сказочные сокровища. Но тщетно! Договор, составленный самим Каппусом без сучка без задоринки, был несокрушим. И все же опорочить его было необходимо, опорочить вопреки всему: Терра видел в этом для себя особый суеверный знак. Тут уже дело было не столько в решающем испытании собственных возможностей, сколько в попытке доказать, что можно побороть темные силы словом, только словом.

Он поручил свою контору заместителю, а сам являлся туда очень редко. Много времени он проводил у сестры.

Актриса жила в мещанском районе города. Дверь чаще всего отворяла она сама, прислуга приходила всего на несколько часов в день; небрежно одетая и причесанная, с рассеянным взглядом, вела она его к себе. Он садился в угол, она становилась посреди комнаты и декламировала свою роль. В его сознании тотчас же возникали роковые слова договора, которые не оставляли его ни на миг. "Браво! Дело идет на лад", - говорил он время от времени из вежливости и под влиянием располагающей атмосферы.

Его сестра без труда придала меблированной комнате отпечаток своей личности, - повсюду пестрые легкие вещицы, шали, шкатулки, искусственные букеты и кипы затрепанных ролей. Где-то в углу пылился повернутый к стене череп, который дебютантка когда-то захватила в свое дерзновенное житейское плавание. В подсвечники вставлены свечи, для тех случаев, когда задергиваются занавески и юные страдания дают себе волю при ночном освещении. А вот из спальни виднеется тот портрет юноши, кисти Веласкеса, в черных мертвенных тонах, что так похож на далекую, вечно оплакиваемую тень Мангольфа. Но разве там кто-то плачет? Леа заглядывала в дверь, стремительно перегнувшись; ее рука, помолодевшая, такая же нежная и упругая, как прежде, ухватившись за косяк, взлетала ввысь, как рука самого счастья, и она выкрикивала ликующим тоном:

- Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня?

Поза не менялась, пока звучали слова: "Не думаете ли вы..." Свет из окна падал прямо на нее, волосы ее сверкали, лицо светилось, она откидывала голову, как напоенный солнцем цветок на ветру. "Браво! Дело идет на лад", с уверенностью повторял брат. "Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня?" ликовала сестра.

Однажды Терра опять отринул и отогнал слово, которое часами под этот аккомпанемент кружило вокруг него; другое выскочило ему навстречу из ряда слов договора, и радостный испуг возвестил ему, что оно и есть искомое. Он поворачивал его во все стороны, ощупывал, вскрывал до самой сердцевины. И наконец застыл неподвижно, даже не дыша. Но вот он перевел дух мощно, как Самсон. Свершилось! Орудие выковано, сезам найден. Победа! Он вскочил с места, ему хотелось обнять Лею; тут только он заметил, что совсем стемнело и сестры давно нет. Спектакль должен сейчас кончиться. Из кухни доносился шум; Терра пошел туда. Кто-то хозяйничал там, - оказалось, что Куршмид.

- Победа, милый друг! - крикнул Терра актеру. - Силам тьмы сегодня не повезло. Есть в Берлине живодер, у которого в данный миг уплывают его барыши.

Куршмид возликовал, проникнувшись важностью события. Вокруг его беспокойных глаз легли синеватые тени.

- Я так и знал! - Широкий жест шумовкой. - Вы одержите победу над обществом! - Потом попросил мечтательно: - Добудьте мне билет на заседание суда! Лучше никогда в жизни не видеть Кайнца и Миттервурцера{241}, лишь бы мне быть свидетелем вашего торжества и вместе со всеми чествовать вас.

Терра пришлось втолковать ему, что это победа без блеска и парадной шумихи. Запись в протоколе, объявленное сквозь зубы определение, переход к следующему делу... Но все же добыча будет спасена от коршуна, создание мысли - из когтей стяжателя, человек - от погибели.

- И в довершение всего, - сказал Терра, выходя из кухни, - моя нареченная увидит, чего я стою!

На парадном стучали и звонили одновременно: Леа. Она ворвалась как вихрь:

- Скорей поесть! Я сегодня была в ударе. Публика только ради меня и ходит. Дайте чего-нибудь поесть, я умираю с голоду. Сбор на три четверти. Шесть вызовов.

- Неплохо для двадцатого представления, - сказал брат.

- Двадцать второго!

- Новая твоя роль будет еще лучше.

- А я, - отозвался Куршмид, суетясь у стола, - после того как произнесу свои реплики во втором акте, рад бы каждый раз остаться и смотреть тебя, но ведь лучше, чтобы я шел готовить ужин.

- Совершенно верно, - сказала Леа и принялась за еду.

- У твоего брата тоже огромная удача, - заикнулся Куршмид.

- Что ты? - произнесла она с преувеличенным интересом.

- Теперь он наверняка выиграет дело.