Голова Минотавра

Он с трудом поднял голову и через заднее стекло машины увидел, как один из музыкантов плюнул Попельскому под ноги. А после того водитель, который втащил Каспшака вовнутрь, набросил педагогу на голову какое-то воняющее смазкой одеяло. Кто-то схватил его под мышки, вытащил из автомобиля, открыл заднюю дверь, запихнул на сиденье, после чего тяжело свалился рядом. Последнее, что преподаватель услышал, это как-то по-особенному высказанное слово "лысый", как будто бы с удвоением или даже утроением согласной "с". Полонисту показалось, что слово это прозвучало из уст кого-то из музыкантов.

Львов, пятница 29 января 1937 года, пять часов вечера

"Шевроле" проехало угол Клепаровской и Яновской [129], после чего остановилось. Клепаровская была освещена только мутным светом, исходящим из жилищ и желтым отблеском одного-единственного фонаря, колышущегося на ветру метрах в трех над неровной мостовой. Попельский, сидящий рядом с Зарембой, с беспокойством поглядел на окна пивнушки. Возбужденные голоса и даже какое-то пение подтвердили его опасения касательно поведения и политических настроений пьяной клиентуры, которая при виде полицейских тут же отреагирует бешенством.

— Вилюсь, — обратился он к Зарембе, — мы с паном Моком этого гражданина забираем, а ты, браток, езжай, как можно быстрее, домой, чтобы вся эта пьянь не узнала нашей машины. Дома жди, пока я не позвоню. Наверняка сегодня ты еще понадобишься, — указал он движением головы на Каспшака, которого Мок прижимал к спинке сидения, — чтобы выкинуть где-нибудь эту падаль.

Заремба кивнул и подождал, пока Попельский сделает то, что и обещал. Комиссар вышел, открыл дверь, схватил Каспшака за ноги и сильно потянул. Тот резко дернул руками в наручниках и, пускай с кляпом во рту, издал из себя какое-то булькание. А хорошо он его прижал, с признанием подумал о Моке Попельский. Тот, все еще сидя рядом с Каспшаком, поджал ноги, оперся ногой о плечо лежащего преподавателя и, проклиная собственное брюхо, выпихивал "арестованного" из автомобиля, громко сопя при этом. Когда уже почти все тело Каспшака — если не считать головы — уже лежало на мостовой, Мок выскочил из машины, обошел ее и схватил под мышки лежащего, который метался словно рыба, подвешенный между задним сидением и брусчаткой. По этой бессловесной команде они оба подняли преподавателя и с трудом затащили в сторону подворотни. Когда они уже вошли на территорию дома, Мок почувствовал, что скользкая кожа его перчаток и ткань пальто Каспшака теряют контакт друг с другом. Он попытался одну руку сунуть поглубже под мышку мужчины, только попытка эта была совершенно неудачная.

Удар головы Каспшака о первую деревянную ступеньку был громким, как им показалось, похожим на разрыв небольшой гранаты. И тут-то раскрылась дверь на первом этаже. Попельский понял, что вот сейчас случится самое худшее — их демаскируют. В одно мгновение в мыслях появилась картинка: вот он стоит в кабинете коменданта Гождзевского и принимает из его рук отставку с пожизненным запретом исполнять каких-либо обязанностей в государственных структурах. Вместе с Моком он застыл, ожидая развития событий.

Тем временем, в двери стояли два пошатывающихся типа в расстегнутых пальто. У одного фуражка съехала на затылок, очки в проволочной оправе другого — на самый кончик носа. Оба были пьяны в стельку.

— Э-э, Юуузек, дай-ка тебя пацылую, — взвизгнул один из них. — Ты мой бычара, — отозвался другой. — Осталось нас только двое на белом свете, ты и я!

Мужчины пали друг другу в объятия, и их пьяные поцелуи были словно удары ладони по щекам. Попельский подмигнул Моку. Оба схватили Каспшака под мышки и потащили по лестнице, быстро исчезая из пятна света, доходившего из открытой двери. Каспшак что-то пробормотал. Этот отзвук и движение на лестнице не ушли внимания двух пьяниц.

— А шо оно тут происходит? — Один из них надвинул очки на нос и, все еще пошатываясь, пытался что-то высмотреть, вглядываясь в темные силуэты на ступениях.

— А муй кулега фест дал ду вивату, — сообщил Попельский на балаке, — и несли его на хавиры [130]!

Ботинки Каспшака забарабанили по ступенькам. Полы его пальто вытирали пыль и сметали окурки. Сейчас они очутились на промежуточной лестничной площадке. По доскам покатилась оборванная пуговица. Выступающий гвоздь зацепил карман брюк полониста; он крепко вгрызся в материю и сделал невозможным дальнейшее продвижение. Полицейские дернули. Не помогло. Пьяные все еще глядели вверх, только полумрак и водка мутили им зрение. Попельский снова дернул. Он услышал треск рвущейся ткани, но тело на повороте лестницы даже не шевельнулось.

— Двери закрывай! — завопил кто-то изнутри квартиры. — А то холодно, и мухи налетают!

— Та закрываю уже. — Очкарик до сих пор всматривался. — Али треба ту еднему ошьвециць, цо кируса келеге тащы [131]!