— Нет. — Попельский проглотил кусок холодца и с неким весельем глянул на немца, хотя именно сейчас он должен был признаться в самой паршивой тайне своей эпилепсии. — К сожалению, во время приступа иногда случается самопроизвольное выделение мочи и кала, а потом я засыпаю. Сон этот, как правило, длится около четверти часа, но бывает и дольше. Так как вы себе это все представляете, дорогой мой герр Мок? Вот подумайте-ка над такой сценой: я долго занимаю ванную, моя кузина и дочка начинают беспокоиться, они стучат и стучат. Я им не открываю, тогда они вызывают дворника. Тот выбивает двери, и что все они видят? Попельского, спящего в собственном дерьме.
Он замолк и всматривался в Мока, с тревогой выискивая у своего собеседника признаки какого-либо веселья или насмешки. Не обнаружив их, он облегченно вздохнул.
— Потому иногда мне нужна никому не известная ванная комната, теперь вы понимаете? Вы второй человек, после Зарембы, кто знает, зачем я хожу к Шанявскому. Про это неизвестно даже моей кузине, а с ней я живу уже двадцать лет.
Мок наполнил рюмки. Он желал наверстать потерянное время. Выпили, закусили, и немец тут же налил по-новой. Выпили, не успела предыдущая водка как следует стечь в желудок. Оба уже чувствовали действие спиртного: легкое жжение в щеках, лень, приятная усталость мышц.
— Я польщен тем, что вы мне все это рассказали, — прервал молчание Мок. — И, естественно, я сохраню это в тайне. Понимаю вас прекрасно и прошу простить за мои подозрения. Мне крайне любопытны эти ваши видения. Что вы видели во время последнего сеанса у Шанявского? Скажите: быть может, какие-то цвета, возможно, какие-то символические фигуры? Мы вдвоем их расшифруем. В конце концов, и не такие сложности латинского синтаксиса удалось нам разрешить!
— Совершенно ничего. — Услышав это, Мок опечалился. — Иногда такое бывает. Я ничего не видел. Хотя… кое-что слышал.
— Что же? Честное слово, я вам верю. Несколько лет назад у меня в Бреслау был случай с одним ясновидящим евреем, который в чем-то вроде транса пророчил людям смерть.
— Я вижу, вижу, что верите, так что скажу. Рычание пса. Оно исходило из-под ванны. А у Шанявского собаки нет, он вообще терпеть не может животных. Никакого пса там не было. Выходит, он был в моем видении.
Мок отодвинулся от стола и щелкнул пальцами.
— Счет! — крикнул он.
— Погодите, погодите, зачем эта спешка? — Попельский в дружеском жесте положил ладонь на предплечье немца. — Я открыл вам тайну, теперь можно и хорошенечко выпить! А вы желаете бежать!
— Через час у нас поезд на Катовице, — Мок выискивал взглядом официанта. — Я проверял на вокзале.
— А зачем нам ехать в Катовице? И почему столь срочно? К какой-то сумасшедшей, утверждающей, будто бы ее покусал аристократ? Но ведь там, в Катовицах, они могут все проверить на месте и отослать сюда подробный отчет.
— Ее раны были описаны, словно их нанесла собака, — акцентируя последнее слово, сказал Мок. — И вам тоже снился пес.
Попельский внимательно изучал лицо Мока в поисках хоть каких-нибудь признаков издевки, иронии. Но ничего подобного не заметил. Немец ожидал его решения, окаменев, будто сфинкс, только пальцы выдавали признаки жизни, выстукивая какой-то ритм.
— Это противоречит логике, — положил Попельский локти на стол. — Мои видения не имеют ничего общего с логикой следствия.
— У вас свои методы, а у меня — свои. Сегодня вы доверились мне, завтра я доверюсь вам. Это все. — Мок глянул на своего собеседника с плутовской усмешкой. — И, Попельский, не надо нудить. Не требуйте, чтобы я убеждал вас в том, что мои методики лучше! Вы достигли серьезного положения в полицейском мире. Даже если это случилось, благодаря ворожению по хрустальному шару, то скажу вам коротко: хочу иметь такой шар. А кроме того, есть у вас хоть какой-то иной след лучше, чем силезский?
— Тогда покатили в Катовице. — Комиссар глянул на танцевальную площадку, втянул носом запах духов, закрыл глаза и слегка покачал головой. — Но, наверное, не одни, а? Сегодня мы и так надоели один другому…