Голова Олоферна

В конце альбома, обратной стороной, лежали еще несколько фотографий. Успенский перевернул их. Там была запечатлена поездка в Ленинград с Ниной Михайловной. На одной из них весь класс стоял на фоне Исаакиевского собора, и Успенский нашел себя. Вид у него после больницы был неважный.

– Хорошие снимки, Алеша! – грустно улыбнулся Сергей Юрьевич.

Павлов молчал.

– Я говорю, прекрасные снимки, Алеша! – повторил Успенский.

Павлов взглянул на него и, стряхнув пепел на пол, кивнул. В комнате висело тягостное молчание.

– Ну что ты на меня смотришь?! – не выдержал Павлов. – Что ты хочешь услышать?

Успенский молчал.

– Ждешь, чтобы я у тебя прощения попросил?! Не дождешься! Никогда не дождешься! Я, чтоб ты знал, и сейчас считаю, что ты тогда по заслугам получил! Ты предатель, Успенский! Пре-да-тель! И заруби себе это на носу!

Успенский молчал.

– Нужно соблюдать интересы большинства! – продолжал Павлов. – А ты только о себе думал! И теперь хочешь, чтобы я извинился?! Хрен тебе с маслом, Успенский!

Он резко встал и подошел к окну. Повернулся к Сергею Юрьевичу и заговорил чуть ли не шепотом:

– Я теперь спать не могу… Ведь всех судьба к рукам прибрала, даже Лешку… А Витька, вообще, черт знает где смерть нашел… Как жить с этим? Как жить?!

Павлов вернулся на диван, сгорбился и закрыл лицо руками. Успенский молча смотрел на него и гадал, что говорит сейчас в однокласснике: трусость или раскаяние? А может, просто коньяк сделал свое дело?.. Он не знал, верить Павлову или нет. Внезапно он увидел перед собой не мужика с отвисшим брюхом, а смазливого мальчишку, по которому убивались чуть ли не все девочки их класса… Мальчишка спокойно, и даже чуть с ехидцей смотрел на Успенского и будто бы вновь говорил о том, что Сергей предатель и его необходимо как следует проучить. Он так спокойно это говорил… Так спокойно…

Рука Успенского потянулась к столику, и почти опустошенная бутылка обрушилась на голову Алексея Павлова. Тот упал на пол и не шевелился, а из его разбитой головы все текла и текла кровь…

Успенский медленно налил себе в бокал красного вина, выпил, закурил сигарету и уставился в потолок. И вдруг все вспомнил. Пьяные лица Анучина и Кашкина… Они тоже твердили, что он был тогда не прав и наказание получил по заслугам.

«Два выстрела в их дурные головы решили все, а ржавый лом прошелся по ним лишь из-за упрямого чувства мести, запертого в потайных ларцах души моей… – лихорадочно думал он. – А как молил о пощаде Скоморохов, даже деньги, урод, предлагал… Ха, мне – деньги?! Да что вспоминать о нем! Вошь поганая! Наташу только жаль! Не пускала меня тогда ночью… Ударил ее, накричал… Боже! Что же со мной происходит? Что? Искусов? Тоже я! Голое жирное животное! Просто мерзость какая-то! Толстый хряк с оттопыренными боками и подбородком до пуза! Сука – ненавижу! Надо же, ха-ха! Неужели я бы в Америку поперся? Ни за что бы не поехал! Хотя… Нет, это судьба! Это не я! Нет, не я! А почему не я? Это должен был сделать я! И сделаю! И под землей тебя достану, Витя!..»

– Ну, таксист, ну, молоток! – крутя баранку милицейского «уазика», воскликнул лейтенант Кравцов. – Усмотрел у него пистолет! Он что, надгробные плиты расстреливать собрался? Вот, блин, дела! Теперь сядет…

– Не сядет, – мрачно сказал Ковалев. – Он же с оружием…

Кравцов недоуменно посмотрел на своего начальника.

– Не сядет, – повторил Ковалев. – И не гляди на меня так. На дорогу гляди. Работа у нас такая, понял?

У кладбищенских ворот их поджидал сторож. Забрался в машину и стал показывать дорогу к могиле Виктора Бабойдо.

Миновав старую часть кладбища, «уазик» поехал вдоль недавно появившихся могильных холмиков. И тут сидящие в машине услышали выстрелы…

Луна освещала человека в сером плаще, стрелявшего в упор по свежим венкам на одной из могил.

– Сергей! – крикнул Ковалев, высунувшись из машины и держа пистолет наготове. – Бросай оружие и иди сюда!

Но Успенский продолжал стрелять, как будто не слышал.

– Последний раз говорю, брось пистолет! – снова крикнул Ковалев и выстрелил в воздух.

Успенский медленно повернулся к милицейской машине, и его рука автоматически направила дуло пистолета в ту же сторону. Этого оказалось достаточно для того, чтобы положить конец всей этой истории…

Признайся старина, ты умеешь завязывать галстук? (Одноактная пьеса)

Действующие лица:

Бодров Константин – 1-ый кларнет в преуспевающем театре оперы и балета. 35 лет.

Почечуев Валентин – 3-я валторна в военно-духовом оркестре. Сверхсрочник (старший сержант), одет в военную форму. 35 лет.

Официант. (до двадцати лет)

Гардеробщик (старик лет семидесяти)

Место действия маленькое элитное кафе в центре города. Два давнишних друга, после многолетнего перерыва встречаются после работы в пятницу.

Бодров. Проходи, проходи, что ты как неживой?!

Почечуев. (боязливо оглядываясь по сторонам) Костя, зачем ты меня сюда привел? Здесь наверное кофе пол моей зарплаты стоит.

Бодров. (по хозяйски вешает пальто на руку гардеробщика)