Голова сломанной статуэтки

Таким образом изначальная цель Ивана была достигнута. Не будем пока что строить облака его мечт на смертоносной высоте и закрашивать их галочками. Вспомним про простое желание быть ближе к Василисе и заявим Буркину, что его цель была достигнута, и сам он справился с ней очень даже хорошо. Виват!

…

Однако что касается той самой живой части книг, не затрагивавшей первородные интересы, то у Ивана Сергеевича очень даже хорошие результаты на этом поприще. И это даже несмотря на то, что он недавно только начал делать первые шаги тут.

И тут можно будет вспомнить его опыт с прочтением книги В. Гюго – Собор Парижской Богоматери. В отличие от того популярного образа, который породила эта книга в дальнейшем (речь идёт про оперу «Горбун с Нотр-Дам») и в принципе красивую картину о средневековой романтической истории, Иван сумел разглядеть некоторые симулякры, которые ему были интересны. Он начал это связывать по нелепости и с другими сферами своих увлечений (например несогласие с судьбой, желание выйти за её предел он активно сравнивал с идеями коммунизма и мировой революцией, что было как телега поперед кобылы). Однако самым важным фактом и для наблюдения со стороны, и для Ивана самого является само умение, которое он приобрёл путём постоянного анализа и размышлений.

Но это было бы даже не проблемой, если бы Буркин научился это понимать. Это даже очень хорошо. Беда была в том, что у нашего Ивана Сергеевича начали появляться идейные заскоки на этом поприще. Нет, тут не дело опять в его нелепых связываниях всего что попало с коммунизмом. Буркин в этом плане был скорее больше похож на некого лирического героя, который вот-вот дозревал и был почти готов вступиться в бой за своё правое дело. Не стоит думать, что всё «человек потерян и он готов вступить в террористическую ячейку». Отнюдь нет. Буркин даже если бы куда и вступил, то только в вузовский кружок по чтению и там бы тоже ныл с другими о том, как ему надоел сим мир, как он надоел другим, как они будут в будущем работать над его усовершенствованием, и о том, что вот-вот они соберут свою гневную мощь в кулак и начнут работать. Однако взгляды он уже приобрёл свои, он уже начал догадываться о некоторых вещах чуть более скрытных, чем нужная вещь, когда она так нужна, и приобрёл то слегка азартное отношение к жизни, какое никому не посоветуешь потерять.

…

Но по причине некой пустоты слов, которая нарастала и в итоге стала Великой в наше время, стоит всё же показать Ивана Буркина в ситуации, где плотно соприкасались он, мир, и дети мира – другие люди.

Произошло это также спустя месяцев восемь или девять от того дня, когда Иван начал читать литературу, слушать более интересную музыку и прочее. Было на дворе лето. А если быть точнее, то самая жаркая пора – конец июля. Тогда в это время даже асфальт как будто трескался из-за температуры, хотя, к счастью, он ломался не от этого, а то убеждения о ЖКХ были бы совсем печальны… В общем, было не по-человечески жарко, что вынуждало Ивана Сергеевича, как новоделанного «интеллигента» одеваться одновременно и в классику, и по легкому. Поэтому можно его представить в неуклюже выглядящем костюме, состоящем из серой рубашки, серого – косого жилета, но без пиджака. Рукава его рубашки были закатаны по локоть, а штаны были как будто не из этого костюма, они были тёмно-синего цвета, с маленькими вкраплениями серых квадратиков.

Шёл он с очень опечаленным лицом, явно не подходившим под настроение улиц, по которым он ходил. Как это обычно бывает, летний город кишел протяжным смехом, улыбками, да и в принципе больше вырабатывал энергии радости и счастья, чем делал это в другое время. Но лицо Ивана было тем, что всех прохожих заставляло подумать дважды о чём-то очень важном.