Голова ведьмы

В следующий момент он приподнял ее и поцеловал горящее личико, а она вернула ему поцелуй.

Затем она так же бросилась на шею к Джереми – вернее, он сам ее подхватил, приподнял на два или три фута и поцеловал. Подоспевший мистер Кардус взволнованно тряс им руки, сжимая руку Эрнеста особенно крепко, а стоявший рядом Мазуку по зулусскому обычаю исполнил небольшую приветственную песню о том, как великие вожди вернулись к своему краалю после долгого пути, на котором они… и так далее, и как Мудрость, принявшая облик старика с сияющей головой, без всякого сомнения – мужа многих жен и отца многих детей… и так далее, и Красота, принявшая облик маленькой и прекрасной… и так далее – встретили их… и так далее – после чего все едва не разрыдались от счастья и поспешили отправиться на квартердек.

Сбивчиво разговаривая обо всем сразу и хором, они принялись собирать вещи Эрнеста и Джереми, и, разумеется, перепутали все мешки и чемоданы. В итоге их просто свалили в кучу, а Мазуку уселся на ее вершине с ассегаем в руке – словно торжественное предупреждение ворам (ох, несладко пришлось бы вору, рискнувшему просто приблизиться к этой горе вещей). Тут стюарды привели Дьявола.

Вы не поверите! Дороти бестрепетно и нежно погладила бархатные ноздри громадного черного жеребца – и он понял, как она добра; Дьявол немедленно отказался (на время) от своей излюбленной привычки кусать всех, кроме хозяина, и лишь тихонько заржал, требуя сахара. Потом Эрнест положил руку коню на загривок – поскольку Дьявол никому, кроме него и Мазуку, не позволял таких вольностей, – и пошел вдоль его бока, пока не нащупал шрам, оставленный ассегаем Инди, и не показал им. Глаза Дороти наполнились слезами благодарности, когда она подумала, через что прошли этот конь и его всадник, чтобы выжить; подумала она и о печальных останках тех, кто некогда скакал бок о бок с Эрнестом – и ей страстно захотелось снова его поцеловать, но сейчас это было бы уже неприлично… Поэтому она только крепче сжала его руку, чувствуя, как испаряется печаль прожитых в одиночестве лет, уступая место радости и предвкушению счастья.

Вскоре они все спустились на берег, отправились в отель и наконец-то сели все вместе в уютной гостиной, которую выбирала и украшала Дороти – здесь повсюду стояли вазы с фиалками, поскольку она помнила, что Эрнест их очень любил. После недолгой беседы мистер Кардус и Джереми отправились обратно на таможню, за вещами – где и обнаружили Мазуку, сдерживавшего полдюжины великолепных таможенных чиновников ударами своей боевой дубинки. Таможенники имели наглость пожелать осмотреть вещи господина – и теперь Мазуку осыпал их эпитетами, которых они, к счастью, не понимали.

Тем временем в гостинице Эрнест сказал Дороти:

– Долл, сегодня прекрасный день, не так ли? Возьмешь меня на прогулку, дорогая? Мне бы очень хотелось пройтись.

– Ну конечно, Эрнест!

– И тебя не смутит общество слепого? Ведь тебе придется держать меня за руку.

– Эрнест, ну как ты можешь!

«Захочет ли она дать ему руку – слыхали?!» – думала Дороти, поспешно убежавшая за шляпкой. Да она бы до конца дней его держала за руку! Где-то в глубине сердца она почти благословляла его слепоту – потому что она их сближала. Без Дороти этот высокий сильный мужчина будет беспомощен – а она всегда будет рядом, чтобы помогать ему. Он не сможет читать, писать письма, переходить из комнаты в комнату… разумеется, скоро она так тесно будет с ним связана, что станет незаменимой. А потом… потом, возможно… Тут ее сердце забилось с такой силой, что перехватило дыхание и ноги ослабели. Дороти была вынуждена прислониться к стене и немного передохнуть.

Ибо душа ее изнемогала от любви к этому слепцу, которого она потеряла столько лет назад – а теперь вновь обрела. Дороти страстно поклялась самой себе, что больше никогда не потеряет Эрнеста. Да и с чего ей теперь его терять? Когда он был помолвлен с Евой, Дороти сделала все, что могла, для них обоих и горячо переживала драму Эрнеста. Однако Ева… Ева пошла своим путем, и теперь ее не было рядом – какое бы место она ни занимала в сердце Эрнеста. Дороти не была наивной: недооценивать то, как глубоко отпечатался образ Евы в сердце у Эрнеста, не стоило. Забыть ее полностью он не сможет… но Дороти была готова смириться с этим.

– Нельзя же получить сразу всё! – сказала мудрая маленькая женщина своему отражению в зеркале и решительно завязала ленты шляпки.

Дороти Джонс была практичной женщиной и признавала истинность высказывания о том, что половина хлеба лучше, чем отсутствие оного, особенно – если кто-то умирает от голода; она твердо вознамерилась извлечь из их нынешнего положения все лучшее. Раз уж ничего нельзя было изменить – пусть Ева остается в душе Эрнеста, в глубине его сердца – а Дороти согласна обеспечивать его земные потребности.

– В конце концов, вести за руку – это реально и осязаемо, а духовная связь никому еще не обеспечила комфорт! – строго сказала Дороти своему отражению.