Головастик и святые

– Они робкие, у них концы короткие. Они любят простую жисть – водку исть да рыбку грызть. А ты нюхни грибного табачку и бери любую жабочку.

Достал кисет, насыпал мне в ладонь серой душистой трухи. Жестом показал: в нос. Остяки тем временем кружили вокруг на лодках и спорили. Я понимал, что обо мне. Из одной лодки кричали: «Головастих палты хуят харах-мурах», из другой отвечали: «Голова-стих палтаплы». Даже не пытаясь угадать, что лучше, я все ближе подносил к ноздрям горстку порошка. Всю жизнь ведь подписывался на чудеса, почему сейчас отказываться? Иначе потом жалеть буду. С этой мыслью занюхал дедушкин табак. В носу зачесалось. Из глаз потекло. Я разинул рот и чихнул на весь мир. Потом еще и еще. Но это было приятно, невозможно даже рассказать, какой кайф. С каждым чихом мир делался лучше и лучше. Унылое говно отваливалось тоннами. Легкость в теле становилась необычайной, как подъемная сила реактивного двигателя.

Когда наконец успокоился и протер глаза, я увидел, что сижу на небе, где водят хоровод красавицы в золотых с травяным узором сарафанах. Посредине круга стояли парни, одетые в зеленые штаны и желтые рубашки. Они хлопали в ладоши, пели высокими голосами и были все с хорошим таким стояком, возбужденные. У красавиц из рукавов разлеталось веером мелкое конфетти, в которое парни поплевывали тонкими и точными струйками слюны, напоминавшими разноцветный серпантин. Смотреть на это было радостно, и очень хотелось участвовать.

Лихо ворвавшись в круг, я хватал девиц за упругие бока и с каждой танцевал по очереди, пока не оказался лицом к лицу с самой красивой из них, высокой, как новогодняя елка. Она глядела на меня сверху вниз, удивленно округляя глаза, но, когда я крепко сжал ее бедра, выгнулась в истоме и обе руки свои вложила мне в рот, который наполнился чем-то вроде сладкого клея, возбуждающего нёбо, язык и все остальное. Язык стал бесконечно длинным. Можно было дотянуться до солнца и лизнуть черное пятно, которое на вкус оказалось, как жженый сахар.

Где-то далеко внизу проплывал е-шар красивого голубого цвета с белой пеной облаков и очертаниями континентов. Я поймал его на передок и, двинув бедрами, отфутболил своей партнерше. Она вернула подачу, и мы еще долго так перепихивались, кружась в общем хороводе, но как бы и отдельно ото всех.

Рот растягивался до ушей, глаза вылезали из орбит. Между ног бурлило веселье. Лапы красавицы шерудили у меня во рту, не переставая, и я чувствовал, что сдержанность моя на исходе. Спустил ей прямо на сарафан длинной струей изо рта, приятно удивляясь: как это может быть? Она вздрагивала и смеялась, подставляя подол.

48

Смех раздавался отовсюду. Вселенная на сто процентов полнилась смехом. Пустоты не было вообще. У космонавтов есть чувство юмора, с помощью которого они запрыгивают на звезды и возвращаются обратно. Я рухнул на землю, в зеленую траву.

Открыл глаза и увидел свои ноги, бултыхающиеся в воде, как поплавки. Тело лежало на берегу. Руки, грудь, борода – весь я был в чем-то липком. Дед Герой и четыре Николая катались по земле, держась за живот, попердывая от хохота.

– Ии, Головастик… ии милый, – икал дед Герой.

– Палтаплы, палтаплы! – гомонили остяки.

Хотел спросить, что происходит, но накатила тошнота. Изо рта полилась зеленая тина. Похоже, я хорошо наглотался воды. Во всем теле была слабость, даже кости казались мягкими, и не получалось ни встать, ни сесть.

– Лежи, – велел Герой, утирая слезы. – Не дергайся, а то помрешь.

Они загрузили мою тушку в лодку и повезли на хутор, продолжая смеяться. Помню, как в тумане, что лежу перед домом. Женщины приносят теплой воды. Герой помог раздеться, самолично обтер меня тряпкой и укрыл двумя одеялами.

– Теперь отдыхай.

– Холодно! – Меня колыхало, как студень.

Дед развел костер, уселся рядом, пыхтя трубкой. Теплый воздух начал понемногу облизывать меня, погружая в детское забытье. От дома доносились оживленные голоса. Хозяева затевали праздник, готовили стол. А я по-прежнему не чувствовал твердости ни в одной кости в теле и жаловался слабым голосом.

– Не боись! – утешал Герой. – Твердость свою ты уже показал. Всех удивил. Нас развеселил. Косточки тебе назавтра вернут. Будешь крепкий, настоящий. А во сне тебе зачем?

– В каком сне? Почему ты так говоришь?

– Кто ж тебе скажет, если не я? Другие сами не знают, где они. И не хлюзди, пожалуйста! Я с тобой. Вот уйду – тогда плачь.

– Не уходи!

– Я старик, мне отлить надо.

Он легко поднялся на ноги. Бесшумно, шустро, бочком просеменил в тень деревьев и там исчез. Тут же послышались шаги, появились Николаи, гремя посудой и своими женами. Все облизывались. Причмокивая, распеленали меня, полужидкого, и разделили.