Головнин. Дважды плененный

Лицей находился под присмотром шефа жандармов, и Бенкендорф считал нового директора вполне благонамеренным, но излишне добрым. Н. Греч называл его «лицемером, хвастуном и порядочным сквернавцем». При внешней общительности Энгельгардт был скрытен и боязлив. Но ему по новой должности надлежало знать и доносить о душевном настрое своих питомцев-лицеистов. Он прекратил телесные наказания, пресекал грубость, не почитал муштру. Для нравственного образования он «завел обычай, — как писал князю Голицыну, — приглашать к себе несколько воспитанников моих и уверен, что сие домашнее общение, разговор и привычка быть в кругу семейства моего и принадлежать оному им весьма полезны…»

Лицеисты бывали у директора компаниями. Матюшкин приходил с близкими друзьями — Пушкиным, Пущиным, Дельвигом, Вольховским, Вильгельмом Кюхельбекером. В квартире директора, любителя естественных наук, на столе всегда лежал открытый географический атлас, сам он переводил записки английского морехода Ванкувера, на полках стояли тома сочинений Кука, Крузенштерна и Лисянского…

Лицеисту Матюшкину как-то сразу приглянулись директорские чертоги, где многое напоминало о море. Федор и сам не мог объяснить толком, каким образом его потянуло к морю. Но то, что началось это в лицейские годы, он знал наверняка. Жил он с малых лет в одиночестве, отца уже не было в живых, а мать не обременяла себя, устроила его в университетский пансион в Москве. Пять лет назад, приехав из пансиона, впервые стоял он на берегу моря. Наблюдал, как заходящее солнце медленно погружается в воду, скрывается за кромкой горизонта. «А что там, за горизонтом? Опять море? А за ним?»…

В лицейском парке раскинулось озеро. Посредине на каменном утесе высился величественный монумент в честь Чесменской победы русского флота, увитый цепями. На берегу стоял каменный сарай, как шутили лицеисты, «адмиралтейство». В сарае хранили лодки, шлюпки, каюки, байдарки, челноки, на подставке красовалась модель 70-пушечного корабля. Летом лицеисты любили кататься на лодках. Первым из них всегда был Матюшкин. Однажды байдарка перевернулась, не умевший плавать Кюхельбекер пошел ко дну. Матюшкин спас друга Кюхлю. Зимой Матюшкин пускался в «кругоземные плавания» по страницам книг о Колумбе, Куке, увлекался описаниями Сарычева о Северном океане, Чукотке, Великом океане, свежими впечатлениями о вояжах Лисянского и Крузенштерна. О прочитанном размышлял, делился мыслями на страницах «Лицейского мудреца»: «Расширение понятий наших физических, правовых, государственных дает служба морская, а воспитание духа в плаваниях и наслаждение морем, как бы воплощающим в себе вечность и величие мира, а также военная доблесть не могут быть ни с чем сравнимы».

Иногда наведывался к брату в Царское Село мичман Михаил Кюхельбекер. В такие дни от него не отходил Матюшкин. Жадно расспрашивал о кораблях, о флотской службе.

Как-то Михаил затащил Матюшкина и Пушкина в дом престарелого адмирала Александра Шишкова. Образованнейший моряк, президент Российской академии наук питал слабость к русской словесности и сам сочинял стихи. Был неравнодушен к судьбе лихих моряков, офицеров Давыдова и Хвостова, посвятил их памяти стихи:

Два храбрых воина, два быстрые орла,
Которых в юности созрели уж дела,
Которыми враги средь финских вод попраны,
Которых мужеству дивились океяны,
Переходя чрез мост, в Неве кончают век…

О странная судьба! О бренный человек!
Чего не отняли ни стены, ни пучины,
Ни гор крутых верхи, ни страшныя стремнины,
Ни звери лютые, ни сам свирепый враг…
То отнял все один… не осторожный шаг!

У себя в доме Шишков устроил «морскую выставку». Обширные комнаты были сплошь уставлены моделями судов, древних канонерок, ботика Петра, первого фрегата. На стене висел громадный портрет Федора Ушакова, напротив в золоченых рамах красовались иноземные флотоводцы. В скромных рамках бросались в глаза зарисовки плавания шлюпа «Диана», пребывание в плену его моряков. Матюшкин долго разглядывал рисунки.

— Сие тот самый шлюп капитана Головнина? — спросил он у Кюхельбекера.

— А ты разве не читал его «Записки о пребывании в плену у японцев»?

— Слыхать-то слыхал, а не читывал, — смутился Матюшкин.

— Я тебе обязательно их пришлю. Кстати, слух прошел, что Головнина прочат в новое плавание.

— Куда? — сдерживая волнение, спросил Матюшкин.

— Кругом Земли…