[Голово]ломка

Может быть, именно бессознательное сопротивление организма, не желающего быть wired, мешало ему, например, обзавестись сотовым телефоном. Организм воспринимал удобное портативное и вполне Вадиму доступное по деньгам средство связи — меткой, следящим радиодатчиком, вроде тех, какими орнитологи кольцуют птиц. Мой мальчик, теперь они всегда будут знать, где ты — чтобы в любой момент, если понадобится, востребовать, активировать, использовать… Вадим пролил чай на стол и подложил пенсионную картонку под дымящуюся кружку. Чуть улыбнулся внутренней ментоловой щекотке очередного приступа приятной паранойи. Тут же вспомнилось услужливо, что предыдущий приступ, инспирированный буклетом БРОКЕРСКИЙ ИНВЕСТИЦИОННЫЙ СЧЕТ REX, был подарен ему тем же почтовым ящиком. А может, подумал Вадим, глотая горячий чай, все это неспроста? Может, последовательность и содержание как-бы-рекламных текстовок и слоганов — не случайны? Может, кто-то посторонний — потусторонний — общается ими со мной через оракул почтового ящика? Может, он что-то хочет мне сообщить? О чем-то предупредить? Или — на что-то подвигнуть? Вот только на что?

6

Чересчур — родителей, водителей, мороженого, звуков, нищих, цветов, беляшей, детей, влюбленных, сунарефов, карманников, троллейбусов, тинэйджеров, игрушек, ментов, прохожих, киосков, люмпенов, железа, пассажиров, кабелей, таксистов, транзитников, прожекторов, торговок, бензиновой вони, клоунов, окурков, обкурков, музыки, грязи, алкашей, фаст-фудов, пластмассы, мелких бандитов, машин, реклам, блядей. Кусок привокзальной площади оккупировал приблудный голландский луна-парк: обожравшиеся стероидов, вымахавшие в тысячи раз, выкрасившиеся в анилиновые цвета, вставшие как попало кухонно-прачечные агрегаты. Центрифуги для отделения души от тела, миксеры для взбивания мозгов в однородный мусс, шейкеры для взбалтывания сознания. Сварочные вспышки багрового, лилового, яично-желтого, злобно-оранжевого. В тесном пространстве пихаются боками ударные волны рэпов, попов, хип-хопов. Электронно усиленные оргазмические крики, визги, вопли, стон и скрежет зубовный. Забить одновременно все анализаторы: от зрительного до обонятельного, завалить, загрузить, переколбасить, расплющить, утрамбовать и закуклить. Особливо Вадима перепахал аттракцион, напоминающий исполинскую рогатку: две высоченных стальных мачты и между ними на резиновых канатах — сваренный из труб шарик с парой кресел навроде зубоврачебных. Зазевавшихся посетителей хватают, сажают, прикручивают сыромятными ремнями и выстреливают ввысь, оттуда они рушатся — и снова взмывают. И так — вечно. Босховские твари — зубастые свинокрысы, поросшие ступнями человечьи головы, ногастые рыбы, птеродактили в сапогах, — с шустрой ловкостью завзятых профи кружат грешников на каруселях, разгоняют на американских горках, катают на пучеглазых автомобильчиках, переворачивают на качелях, пластуют ушастыми ножами… Вадим забросил пивную бутылку в урну, запнулся о палатку тира, десять раз выпалил из воздушки по приветливо оттопыренным ладошкам мишеней, обрел призовую марципановую жабу, сбагрил ее презрительному пацаненку, купил раскаленный беляш, ссыпал последнюю мельчайшую медь в кепарь окопавшегося на ступенях нищего и стек в подземный переход. Лавируя во встречном метеорном потоке прохожих и увязая зубами в горячем клею теста, фарша и лука, он продавливался из хита в хит, из «Полковнику никто не пишет» в «Мадам Брошкина», из «Creep» в «До свидания!», из «…послушай новый си-ди, не строй иллюзий и схем, мы плохо кончим все, какая разница…» в «…из дома, когда во всех окнах погасли огни, один за одним, мы видели, как уезжает последний трамвай, и есть здесь…», отскакивал от «Поз Камасутры» к «Сами по себе», от «Спецподразделений стран мира» к «Кремлевским женам-12», от Playboy к «Сила и красота», от «Невинный, или Особые отношения» к «Твои глаза как изумруды», от «Секрет вечного блаженства» к «Generation 'П'», от «Программирование для „чайников“ к „Близится утро“, от „Коммерсантъ Власть“ к Klubs, от „Лабиринт для Слепого“ к "[голово]ломка», соскальзывал с «Я, снова я и Айрин» на «Крик 3», с «Убийцы в офисе» на «Французский поцелуй», с «Расчленения по-техасски с помощью бензопилы» на «С меня хватит!», с «Американского психопата» на «Особенности национальной беллетристики», с новой ленты Балабанова про охоту на упырей на Большом барьерном рифе при помощи серебряных пуль дум-дум на новую ленту Гринуэя про сиамских близнецов, натягивающих на головы колготки санпеллегрино и штурмующих Лувр, с «Эстреллы» на «Нескафе», с «Даниссимо» на «Стефф», с «Дирола» на «Лачплеша», со «Сникерса» на «Швеппс», с райского наслаждения на не дай себе засохнуть! — в последнем киоске Вадим подхватил ноль три гиннесовского стаута, оставив взамен пятидесятисантимовый кружок.