[Голово]ломка

— Все, что сейчас будет произнесено в этом кабинете… — Вадим вздрогнул, не сразу сообразив, откуда несутся скрипучие фонемы. — …никогда не должно покинуть его пределов, — без всякого ударения, но с суконно-казеным пафосом завершил Пыльный.

— Разумеется, — поспешно согласился Вадим и изготовился к диалогу. Однако вместо града вопросов последовала пауза номер два.

— Чем вы можете объяснить, что в болванке по рекламным балансам за квартал вместо шестидесяти трех и двух по эффективности — пятьдесят девять кома шесть? — и эта, вторая, реплика главы инфбеза сумела застать Вадима врасплох, когда он уже приноровился к новому Великому Молчанию.

— Э-э… м-м, — он безуспешно пытался въехать, о чем, собственно, речь. — Тут, понимаете ли… Видите ли, Михал Анатольич. Тут такая запутанная, неоднозначная…

— Это вы составляли новогоднее обращение? — не дослушав, прервал его Пыльный.

— А?… Да, Михал Анатольич. По личному, так сказать, поручению…

Пыльный свернул шею толстому перу Montblanc и покивал укоризненно: все, мол, с тобой, голубчик, ясно.

— Была дана высокая оценка, — неожиданно для себя сформулировал Вадим.

— И что же вы делали в помещении пресс-рума двадцать седьмого декабря сего года с восемнадцати десяти до девятнадцати тридцати пяти? — Пыльный вскинул взгляд от «монблана» на Вадима, и тот понял: вот он, настоящий вопрос. Как в боксе. Два удара отвлекающих, третий — нокаутирующий.

— Проводил анализ отчета Инфонет-фонда о влиянии глобальных коммуникаций и мультимедиа на банковское дело, — единым духом выпалил он заранее заготовленное.

— А что вам сказал Воронин, когда застал вас в пресс-руме? — тут же, без малейшего промедления, довесил Пыльный.

Знает?! Или — на понт берет? Надо отвечать. Отвечать…

— Воронин?! — с ненатуральной натуральностью изумился Вадим. Другого выхода, кроме как придерживаться зачатой совместно с покойным Гимнюком недоношенной версии, все равно не было. Кроме того, он хорошо помнил завет кого-то из лубянских патриархов, поучавшего: «Никогда ни в чем не признавайтесь! Даже если муж поймал вас за хуй на своей жене, отрицайте все. От страха хуй станет маленьким, вы вырветесь и убежите.»

— А разве Андрей Владленович это… заходил в пресс-рум? Двадцать… э… позавчера? Нет-нет, — Вадим развел руками, растопырив пальцы, решительно отодвигая в сторону, отметая саму подобную возможность. — Не заходил Воронин тогда… ну, при мне. Точно.

— Зачем вы пытаетесь ввести меня в заблуждение? — Пыльный постучал «монбланом» по ребру своего монструозного стола с сожалением и осуждением в трудноопределимой пропорции.

— Возможно, в мое отсутствие? — робко предположил Вадим, готовно начиная юлить. — Я в туалет выходил, видите ли, возможно, мы разминулись, возможно, как-то не заметили друг друга, — частил он, проделывая предписанные ситуацией заслоняющиеся недожесты и даже как бы извиваясь корпусом; и чем чаще частил, чем побитее заслонялся и извивался, — тем более потешным казалось ему происходящее. Он прекрасно осознавал, что по роли и даже по жизни должен испытывать страх, но испытывал лишь шампанскую игристую развеселость.

— В ваших интересах быть со мной максимально откровенным, — Пыльный окончательно перешел на следственную лексику.

— Да-да, разумеется…

— Вспомните: когда и при каких обстоятельствах в упомянутый период вы виделись с Виталием Манским из отдела компьютерного обеспечения?

А вот это застало Вадима врасплох по-настоящему. Виталик… Про Виталика-то он и забыл. Напрягшись, Вадим вспомнил: он выходит в сортир — Виталик на лестнице бинтует шею шарфом. Вадим возвращается из сортира — в пресс-руме Очкастый. Очень похоже на то, что где-то на лестнице они и столкнулись. Это был прокол. Это был, если честно, провал. А ведь это прова-ал, подумал Штирлиц. Вадимова версия явно не канала. Показания срочно требовалось корректировать, только непонятно, как. Поэтому Вадим озабоченно нахмурился, изображая приступ болезни Альцгеймера:

— Виталик?… Но позвольте… Двадцать седьмого… Нет-нет, я помню, Виталик, да… Но по-моему… Как мне кажется… Насколько мне помнится… Это все же было не позавчера… Вероятно, я ошибаюсь…

— Ошибаетесь, — безапелляционно подвредил Пыльный, — или преднамеренно лжете.

Ишь ты, как заговорил. А ведь старый импотент что-то просекает. Интересно, в какой степени? Вадиму и впрямь сделалось любопытно. Ну-ка, попытаемся мы тебя расшевелить:

— Ах да, конечно! — приступ счастливо миновал. — Теперь я вспомнил! Двадцать седьмого! Да-да!

— Что вы вспомнили? — впился Анатольич в Вадима энцефалитным клещом. — Отвечайте конкретно, четко, ясно!

— Виталика! — лучась облегченной радостью от возможности доставить маленькое удовольствие гражданину следователю, выдохнул Вадим. — Виталика помню! Был! На лестнице, прям как сейчас, и шарф такой пушистый, — он алкогольно прищелкнул себя по горлу, отчертил лихим пальцем воображаемую петлю, — наматывал!

— Что он вам сказал? Что?

— Он мне сказал… — Вадим замер. — Он… мне… сказал… А! Он мне сказал — ПОКА!