Головолапная (СИ)

Будь воля Гаты, двери на кладбище держали бы открытыми всегда, а еще и фонари бы не гасили по ночам. Закрывать и ставить на сигнализацию кладбищенскую контору, небольшую церковь и пару служебных зданий — оно понятно, там имущество, там ценности, там есть чем привлечь живых. Но остальная-то территория кому нужна? Сатанистам? Гадалкам? Девушкам, желающим сделать приворот по рецепту, вычитанному в Сети? Бомжам, которых на окраинных кладбищах и ловить никто бы не стал, а на внутригородском охрана постоянно выпроваживает за забор?

Много ли их наберется?

А вот таким, как Гата, пользы гораздо больше, а вреда минимум: им надо лишь — пройти спокойно и уйти. И хотя понять тех, кто твердит, что кладбище не проходной двор, тоже можно, но если были бы хорошие и удобные дороги в его обход, не возникало бы и нужды ходить через него. Но одна дорога от метро до дальнего жилого района была просто длинной, а вторая огибала кладбище через промзону, где ходить еще страшнее, чем мимо могил.

Ничего опасного даже со стороны живых ночью на кладбище Гата не видела, а мертвых давно не опасалась. И заметив незапертую калитку, почти по привычке шагнула в нее, решив, что самое удачное сейчас — это срезать путь, поскорее добраться домой, поесть нормально, а потом отправить маме смс-ку, что добралась, поела, но хочет спать, целует, желает спокойной ночи.

Горел только один фонарь, ближайший к воротам.

Через десяток метров ей пришлось бы идти в полной темноте, если бы не предусмотрительно повешенный на связку ключей фонарик. Она прозвенела ключами, доставая связку из сумки, нажала резиновую кнопочку и, светя перед собой, пошла вперед. Фонарик был хорошим, свет от него лился яркий, давая широкое пятно, в которое попадали даже некоторые ветки деревьев и кустов, стоящие на обочине дороги.

«При голубоватом свете асфальт казался трапом на космический корабль», подметила Гата очередную возможную литературность и немного поругала себя за лень доставать или блокнот с ручкой, чтобы записать красивый образ, или телефон, где можно набрать и зафиксировать заметку.

Было почти одиннадцать. Скоро наступит момент, когда мама захочет позвонить еще раз и узнать, добралась ли до дому ее дочь. Если придется сказать, где сейчас ее дочь и почему, Аллу Родионовну хватит удар и валерианкой будет не обойтись.

Гата прибавила шаг.

Вдруг в тихий шелест ее шагов вмешался какой-то звук, вернее, отзвук. Голоса, неясные, приглушенные. Справа.

Гата замерла, потом похолодевшими пальцами нажала на кнопку фонарика. Оказавшись в темноте, затаила дыхание.

Справа за кустом между могил кто-то был.

Гата сделала шаг к кусту.

«Это не твое дело», шепнула женская предусмотрительность.

Гата сделала еще шаг к обочине, не послушав этого трусливого советчика. Когда ее лица коснулись легкие листочки, она решила, что обойдет куст, а не будет ломиться прямиком, привлекая к себе внимание шумом и треском.

Обошла, медленно двигаясь вокруг куста наощупь. Вскоре ее рука коснулась шероховатой и сухой коры, и Гата прильнула к дереву, осторожно высовывая нос.

Впереди дрожало несмелое пятно желтого света. Кресты, ограды и тонкие ветки деревца перечеркивали его, как художник в запале зачирикивает неудавшийся набросок.

Вокруг желтого пятна клубились тени, переговаривались о чем-то, периодически горестно всхлипывали.

Гата почувствовал странную смесь злости и страха. По ногам и рукам побежали мурашки. На голову вдруг будто кто-то положил большую волосатую ладонь. Мимо пробежал уже знакомый по сегодняшнему дню сквознячок, хотя Гата успела отметить, что ни одна ветка над желтым пятном света не шелохнулась.

Одна из теней подхихикивала громче остальных и постоянно издавала какой-то скрежещущий звук. В такт этому скрежету приговаривала:

— Я говорил, слабо ему, слабо. Говорил? И вот, слабо.

И снова чирк-чирк.

Гата от страха сначала не поняла, что это, но вскоре вместе с этим скрежетом вспыхнул небольшой огонек, вырвал у тени детское лицо, подсвеченное горящей зажигалкой, — и Гата догадалась, что она наблюдает за тайным собранием каких-то школьников. Очевидно, во время летних каникул им стало скучно и вот они пришли на кладбище за острыми ощущениями и страшилками.

Мальчик потушил зажигалку, но тут же зачиркал ею снова. На его тени задрожала крошечная искра.

— И ничего не слабо. Что ты там говорил? Говорил он. Вранье! Ты меня отвлекаешь — вот что!

— Отвлекаю?!

Чирк-чирк.

— Да вообще бесишь! Невозможно сосредоточиться. Сам боишься, вот и дергаешься. Пальцы дрожат, зажигалку взял, чтобы не заметили. А дрожат!

— Болтаешь много, — раздался строгий голос и, превратившись из тени в невысокого пацана в кепке, в круг шагнул третий мальчик. — Полчаса уже ждем. То тебе темно, то не сосредоточиться. Брехло ты, а не пацан.

— Я смогу! — едва не сорвавшись на визг, вскрикнул тот, кого Гата еще не видела. — Сказал, что смогу — и смогу! Что вы вообще ко мне пристали?

— А что ты условия все время меняешь. То свечку ему подавай…