Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

И остальные тоже слушали. Один за другим они оставляли свои прежние занятия и подходили к фортепьяно. Скоро сидеть остались только я и мисс Пауэлл. Вероятно, люди не вполне духовно уравновешенные реагируют на музыку особенным образом. Билли Трент стоял рядом со мной, погруженный в подобие транса. Глаза Фенвика сияли каким-то поистине неземным переливающимся блеском. Я мог видеть со своего места их всех – Геддеса, Лариби, доктора Стивенса, женщин. К инструменту подошли даже мисс Браш и Морено. Их плечи почти соприкасались. Они замерли в торжественном молчании.

Я же наблюдал за руками Шрубеля. Именно они стали сейчас главной точкой притяжения в этом зале. Вместе с музыкой мощь излучали и они. Пугающая и гнетущая атмосфера сменилась гипнотическим волшебством мелодии. Воцарился зачарованный покой. Я посмотрел на мисс Пауэлл. Она сидела неподвижно, устремив взор в пустоту. Между ее пальцами остался крепко зажат бубновый валет.

Наконец музыка смолкла. Наступила продолжительная, почти звенящая тишина. Ни один из нас даже не шевельнулся. Складывалось впечатление, что никто не хочет первым сознательно нарушать красоты и драматичности ситуации.

Легкий звук заставил меня обернуться в сторону мисс Пауэлл. Ее рука с бубновым валетом все еще оставалась застывшей в воздухе. Но вот выражение лица коренным образом изменилось. Узкие аристократичные губы были плотно сжаты. Глаза светились ярко, словно в экзальтации. Очень медленно ее голова склонилась над картами.

А затем я услышал ее голос. Он был тихим, но вполне разборчивым.

– В хирургическом кабинете хранятся ножи – замечательные стальные ножи. Их так просто украсть. И они сверкают. Они ярко сверкают. Я смогу спрятать их внутри музыкального местечка.

Конца этого невероятного монолога я не расслышал, потому что в зале вдруг заговорили все разом. Штрубель поднялся и очень серьезно смотрел в нашу сторону. С него я вновь перевел взгляд на мисс Пауэлл.

Она вернулась к пасьянсу. Бубновый валет лег поверх дамы пик. Но ее рука дрожала. Странное выражение загипнотизированного человека все еще читалось в ее глазах. Гипноз! Слово всплыло в моем сознании и задержалось в нем надолго. Я стал лихорадочно думать.

Вскоре после того, как Штрубель закончил играть, мисс Браш отвела нас во «Второй флигель». Обычно она задерживалась до тех пор, пока все не укладывались по постелям, но в этот вечер исчезла сразу, бросив краткое «спокойной ночи». Она казалась изможденной и предельно взвинченной.

За нами остался надзирать только Уоррен, пока мы выкурили по последней сигарете. Днем он успел урывками поспать часа два, угрюмо сообщил ночной санитар. Но по-прежнему чувствовал смертельную усталость. На смену Фогарти был уже нанят новый сотрудник, и его прибытия ожидали следующим утром.

– Быть может, тогда я смогу отдохнуть как положено, – ворчал Уоррен, – если только ваши друзья из полиции, мистер Дулут, не устроят мне снова веселую жизнь, – шепнул он мне отдельно.

Из курительной я вышел одновременно со Штрубелем. Мы вместе пошли по коридору и, повернув за угол, увидели миссис Фогарти.

Меня ее появление удивило. Я предполагал, что при сложившихся обстоятельствах она возьмет выходной. Она выглядела бледной и даже более молчаливой, чем обычно, если такое в принципе было возможно. И все же на худощавом, угловатом лице проступало непримиримое упрямство. Вероятно, подумал я, для таких людей личные проблемы всегда будут второстепенными. Для них не существует ничего важнее работы.

Заметив меня и Штрубеля, она приветствовала нас со всей вежливостью, на какую оказалась способна, позволяя просто пройти мимо. Но Штрубель неожиданно задержался и, взяв в ладони ее костлявые пальцы, посмотрел на нее добрыми и печальными глазами.

– Простите меня, – сказал он. – Вчера ночью мне не следовало вам звонить. Я должен был справиться с несчастьем сам, как вы справляетесь со своим.

Миссис Фогарти изумленно уставилась на него.

Я посчитал было реплику бестактностью с его стороны, не сразу сообразив, что пациентам никто не сообщал о смерти Фогарти. Дирижер говорил мягким голосом и трогательно извиняющимся тоном. Но в то же время я снова почувствовал, что этот человек обладает тонкой, едва заметной способностью подчинять людей своей воле.

Вероятно, миссис Фогарти тоже посетило схожее ощущение, потому что ее первая реакция оказалась чисто инстинктивной. Ее лицо помрачнело. Но она сразу же взяла себя в руки и улыбнулась.

– Вы же знаете, что можете звонить мне в любое время, мистер Штрубель.

– Это неважно. Вот только вы должны мне рассказать, почему так печальны. И я вам помогу.

Они оба, казалось, забыли о моем существовании. Штрубель вдруг склонился вперед, вглядываясь в нее пристально и настойчиво.

– Вы и сейчас очень несчастны, – медленно произнес он. – Не потому ли… Это не из-за вещи на мраморном столе?

Миссис Фогарти тихо охнула. Ее рука потянулась к худощавой шее, а потом безвольно упала вдоль тела. Бледность на щеках приобрела серый оттенок.