Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

И постепенно на моих глазах стал происходить любопытный феномен. В начале вечера все пациенты, казалось, пребывали в самом радужном настроении, вели себя совершенно естественно, и любой посторонний гость дал бы их умственным способностям не менее высокую оценку, чем уставшим и перенервничавшим сотрудникам лечебницы. Но постепенно атмосфера менялась. Еще недавно горевшие умом и весельем глаза снова становились привычно тусклыми, разговоры теряли живость. Сначала это меня удивило, но потом я понял, что Фенвик взялся за дело. Геддес, видимо, хорошо обработал его, потому что теперь спирит стал переходить от группы к группе, отзывать людей поочередно в сторону и что-то им нашептывать. И где бы он ни прошел, за ним оставался почти ощутимый шлейф уныния и нервного напряжения. Несколько раз до меня доносилась фамилия Лариби. Пациенты только сейчас начали задавать вопросы: почему в зале нет одной из самых заметных прежде фигур, куда делся финансист?

Замечая, какое воздействие оказывает безумная фантазия с мнимым сообщением от духов, я снова осознал, насколько жестоко, до какой степени бесчувственно с нашей стороны было пользоваться повышенной восприимчивостью пациентов психиатрической лечебницы. Мне пришлось заставить себя вспомнить об Айрис и с тревогой посмотреть на часы. Уже миновала половина девятого.

– А где же Лариби, Пит? – Ко мне подошел юный Билли Трент. – Еще за обедом он обещал объяснить мне, как действуют краткосрочные биржевые операции с акциями. А теперь Фенвик говорит, что…

– Тебе лучше продолжать разносить содовую воду из сифона, Билли, – прервал его я. – А мне на десерт принеси банановый сплит.

Билли Трент какое-то время молчал, разглядывая мыски своих ботинок.

– Знаешь, Пит, – сказал он после долгой паузы, – а ведь это все чушь, что я работаю официантом. За последние несколько дней я вдруг понял…

Он ударился в рассуждения о том, как осенью вернется в колледж, снова начнет играть в футбол. Его речь была совершенно внятной и разумной. Так мог говорить любой совершенно здоровый симпатичный молодой человек двадцати лет от роду. Я с радостью встретил известие о том, что он оправился, а его сознание оказалось достаточно устойчивым и не подверглось губительному воздействию мрачных событий, которые творились в лечебнице.

К нам подплыл Фенвик, чей голос звучал так же замогильно и глухо, как, должно быть, слышались ему голоса духов. Пока он вещал, мне пришло в голову, какой бы прекрасный актер из него получился: выразительное лицо, необычайные глаза и красивая жестикуляция. Трудно было определить, насколько глубоко он проникся тем, что ему сообщил Геддес, но в его интерпретации сообщение звучало столь же драматически подлинным, как та памятная речь, когда он привлек всеобщее внимание, донеся до всех предостережение, полученное непосредственно от призраков.

– Они снова дали о себе знать, – начал он, поигрывая нежными пальцами с кончиком галстука. – Лариби составил новое завещание, а потом…

– Мне уже об этом известно, – резко оборвал его я.

Фенвик чуть заметно изумился, опустил взгляд сияющих глаз и переместился туда, где стоял Штрубель. До меня смутно доносились его слова, когда он нашептывал историю на ухо дирижеру.

Теперь уже стало заметно, что сотрудников лечебницы встревожила столь внезапная перемена в настроении пациентов. Стивенс поспешил к своему сводному брату и стал о чем-то серьезно беседовать с ним. Мисс Браш удвоила усилия составить несколько партий в бридж, но не добилась успеха. Лиловая миссис Фогарти пыталась всех расшевелить, а Морено стал до такой степени преувеличенно оживленным, что это стоило ему, вероятно, неимоверного труда.

Но никакие их общие старания уже не могли изменить того эффекта, который произвел своим сообщением Фенвик. Новый глас духов, как и тот факт, что никто не мог внятно объяснить причины отсутствия в зале Лариби, постепенно доводили некоторых пациентов до грани истерики.

Представлялось вероятным, что всех досрочно отправят спать и наш план потерпит неудачу, если бы в этот момент не явился лично доктор Ленц. Один вид его бороды уже, казалось, производил успокаивающее воздействие. И ему хватило мудрости не напускать на себя фальшивой веселости и неискреннего оптимизма. Выражение его богоподобного лица было таким, какое мы могли бы надеяться увидеть на лице Всевышнего в день Страшного суда. Оно как бы говорило: «У нас не все ладно, дети мои, но нет никаких оснований для паники».

И он, разумеется, знал волшебное средство для того, чтобы унять разгулявшиеся нервы подопечных. Музыка! Я заметил, как он подошел к Штрубелю, а потом они вдвоем направились к фортепьяно. Ленц поднял руку, призывая к всеобщему вниманию, и окинул всех собравшихся благосклонной улыбкой.

– Мистер Штрубель любезно согласился сыграть для нас с вами.