Головоломка для практикантки. Фамильный приговор

Вопреки переживаниям Гурова, его подопечными все было сделано превосходно. Они ни разу не дали Жанне даже повода заподозрить, что за ней кто-то идет по пятам. Вайцеховская вернулась в Москву в расстроенных чувствах, это было заметно даже случайным прохожим, которые обращали внимание, как молодая женщина смахивала слезы, семеня по тротуарным дорожкам. Лев Иванович обо всем знал и уже был в предвкушении встречи, обдумывал, как поставит в тупик эту серую мышку, способную пойти на риск и нарушить всякие запреты на выезд.

Однако разговор с Жанной пришлось отложить, поскольку совершенно неожиданно пришло известие о том, что Липатов, он же Клячкин, имеет острое желание побеседовать с Гуровым откровенно, можно даже сказать, чистосердечно. Лев Иванович был шокирован этим известием и не стал мешать столь ярым намерениям, исходящим от предполагаемого убийцы. Глаза Гурова блестели, а курить хотелось беспрерывно, уж очень интересно было, что взбрело в голову этому мерзавцу и отчего появилось столь острое желание говорить.

Глава 32

– Можно, Лев Иванович? – промямлил Липатов, открывая дверь кабинета соединенными наручниками руками.

– Проходи быстрее, вежливый уж слишком, – подтолкнул в спину Вадима сопровождающий его инспектор СИЗО.

– Ну, здравствуй, Липатов. Как дела? Неужто соскучился? – откровенно глумясь, спросил Лев Иванович.

– Ага, соскучился.

– Что, надоело бока мять на казенном матрасе или подышать свежим воздухом захотелось?

– Тебя увидеть решил, душевный ты человек, за жизнь хорошо общаешься, вот и вздумалось повидаться, – стараясь говорить в тон Гурову, произнес Липатов.

– Ну, не будем издалека, что у тебя ко мне? Есть что-то важное, или так, действительно от нечего делать сотрудников изолятора потревожил? У меня, знаешь ли, времени на пустой треп нет. Говори, если что-то конкретное.

– Гражданин начальник, я к тебе со всей душой и открытым сердцем, а ты вот так, без прелюдии. Убить меня хотят. А я умирать не хочу, поэтому здесь.

– Да кому ты нужен, Клячкин, актеришка недоделанный?

– Голову даю на отсечение, правду говорю. Хотят убить.

– Раз так, рассказывай, кому дорогу перешел и чего хочешь за информацию?

– В «одиночку» хочу, не могу так, всех подозреваю, ночами не сплю. Позавчера чуть не зарезали, чудом смог увернуться от заточки. Сплю, и видится мне сон страшный: будто волк на меня нападает и своими клыками впивается в шею. Стало как-то душно, будто перехватило в горле что-то, резко открываю глаза, а он уже надо мной стоит и замахивается со всей дури. Я в сторону, а ложка вошла в подушку ровно в том месте, где моя шея находилась секунду назад. Самое интересное, что я спросонья не разобрал, кто это был. Людей в камере – восемь человек, темнотища жуткая. Орал так, что перебудил народ, сокамерники все сразу вскочили – пойди разберись, кто из них на меня кинулся. Перевели меня в эту же ночь в другую камеру, только и там мне покоя нет.

– А там-то что стряслось?

– А там отравить хотели.

– Не сочиняй, хотели бы – отравили, там таких «умельцев» в каждой камере полно. На все руки мастера, знают свое дело, а ты два раза вроде бы как по краю пропасти ходил, а все же передо мною живой, целый и невредимый.

– Нет, Лев Иванович, я знаю, что говорю. Я по природе своей человек внимательный и аккуратный, вижу и замечаю все вокруг. Я себе чай заварил, поставил на стол и пошел за сахаром. Ну, как пошел, отвернулся буквально, там ведь камеры-то маленькие, тесные. Возвращаюсь за стол, а там ручка у кружки под другим углом – повернул ее кто-то, значит, прикасался к ней.

– Ну что, вокруг людей больше нет? Зацепили случайно, делов-то…

– Нет, за столом людей не было, я в камере человек новый, меня туда только-только перевели. Со мной знаться и говорить никто особого желания не имеет, за стол ко мне тоже никто не подсаживался и мимо не ходил. Кто-то что-то подсыпал туда, не иначе.

– И что ж ты сделал?

– Вылил демонстративно, предупредил, что рожу начищу, если такое повторится.

– А тебе за грубость не начистили?

– Куда там, со мной по-взрослому решили разобраться, и, кажется, я знаю, кто инициатор происходящего в камере.

– Что, враги есть?

– Есть, оказывается. Я его прикрывал, а он вот так со мной решил поступить – убрать с лица земли, уничтожить. Не бывать этому, пусть тоже гниет в тюрьмах, как и я. Я за всех не буду сроки мотать.

При этих словах у Гурова даже сердце биться стало медленнее, и он реже задышал, чтобы не спугнуть раскаяния Липатова. Никак Лев Иванович не ожидал, что вот так противостояние с преступником может неожиданно повернуться в его сторону. Это, скажем, была настоящая удача, поскольку расколоть такой крепкий орех – по силам не каждому опытному оперу. В кабинете они были один на один, никто не мог помешать их разговору. Даже Анне Гуров запретил находиться рядом, дабы не спугнуть матерого преступника. На этот раз, по завету матери, Гуров был в роли понимающего психолога, который долго ждал и наконец дождался откровенности от убийцы – нарисовать общую картину преступления. Момент истины был уже близко.