Головорезы

Помывшись, Абрам насухо вытерся и оделся в чистое. В комнате уже было тепло, можно хоть голышом ходить. Он замочил грязную одежду в мыльной воде и принялся за уборку. Вымел мусор во всех комнатах, набрал ведро воды для мытья полов. После он почистил на ужин гору картошки. Весной несколько ведер посадили на дворовом огороде, осенью накопали два мешка. На целую зиму не хватит, но уже кое-что. Есть консервы, хлеб, самодельная колбаса, на худой конец сушеная мясо и рыба. Абрам поморщился, вспомнив сегодняшнюю страшную находку в лагере гвардейцев. Человечина была под запретом, зато вход шло другое мясо. Точнее любое. Кто-то в городе держал свиней и коз, но никто не брезговал голубями, воронами и собаками. Крысы на вкус тоже были вполне ничего. Особенно те, которых можно было поймать в подвалах, здоровенные, жирные, отожравшиеся на падали. Но это в крайнем случае. Еду экономили, ели всегда ровно столько, сколько нужно для поддержания сил. Пищи должно хватить. Если что, всегда можно добыть. Дикие животные порой заходили в город. Они уже не боялись людей, чувствовали себя полноправными хозяевами на опустевших улицах. Частенько удавалось подстрелить дикого кабана, оленя или даже лося. Туши разделывали, делали из них колбасы и консервы, сушили и солили. Продовольственный налог силам ФНС резко урезал рацион горожан, но сейчас все должно стать, как раньше. Хоть отъедимся напоследок, подумал Абрам и тут же отругал себя. Плохие мысли, неправильные. Нужно гнать их от себя, как бы ни было трудно.

Он промыл картошку, ссыпал в большую кастрюлю, залил холодной водой, посолил. Кастрюлю поставил на раскаленную печь, подбросил в топку еще несколько деревяшек и принялся за стирку. Собрал по квартире всю грязную одежду, которую нашел. Закатал рукава рубашки, добавил горячей воды в ванну, потея и отдуваясь, колошматил мокрые пенные тряпки. Абрам старался работать на общее благо, ему здесь нравилось. Нравилась эта квартира, он любил друзей. Новополоцк он тоже любил, родился здесь и, так уж вышло, что никогда его надолго не покидал. Он закончил школу и поступил в местный университет. Потом хотел распределиться и уехать куда-нибудь, но не получилось. До эпидемии он жил с матерью в другом районе, недалеко от кинотеатра «Минск», но сейчас старался обходить бывший дом стороной. Слишком много тяжелых воспоминаний.

За работой его застали вернувшиеся друзья. Громко разговаривали, тяжело шагали, воняли сыростью и порохом. Оружие составили у стены в прихожей. Чирик долго возился с чем-то, звеня пулеметными лентами. Артем прошел в гостиную, как был, в одежде и не разуваясь, устало сел на диван, хлопнул Абрама по спине.

– Трудишься, Золушка?

Абрам покосился через плечо на его грязные ботинки.

– Тема, ттт… та… тапки обувай. Я то… то… только что все тут помыл.

– Угу, – буркнул тот, встал и поплелся обратно в прихожую.

Его место занял Кувалда. Скинул разгрузку и куртку, растянулся на диване, закинув ногу на подлокотник.

– Что на ужин?

– Ккк… картоха.

– Много?

– Как обычно. Це… целую кастрюлю нач… начистил. Можно ккк… конс… конс…

– Консерву?

– Ага. Открыть.

– Раз-Два придет с Тимохой. Посидим сегодня немного, погудим. Победу отметим.

– Можно. Они же с пустыми ррр… руками не пр… не прид… ннн…

– Не придут. У Раз-Два всегда что-то есть.

– Т… тогда жратвы хватит.

– У тебя много стирки?

– Ну, так, сссобрал кое-что.

– Надо бы мне тоже прополоскаться.

– Давай я.

– Не, я сам. Все равно завтра мне дежурить.

– Ккк… как хххочешь. Мы… мыться будете? Я уже. Ввводы можно наносить пока не стемнело еще.

– Потом.

Артем переобулся, подошел к печке, погрел руки. Заглянул в кастрюлю, вода в которой начинала закипать, потрогал вилкой верхнюю картошину.

– Солил?

– Чуть-чуть.

– Надо нормально посолить. Я без соли не люблю.

– Не люби. А сссоль гд… где возьмешь?

– Украду, – ответил Артем.

Оставил вилку, пошел в другую комнату, скрутил папиросу, начал молча курить в открытое окно. С улицы доносился шум непогоды. Снег прекратился, превратившись в холодный проливной дождь. Чирик уселся в кресло возле печки, удобно вытянув ноги. Пытался читать какую-то потрепанную книжку в тусклом свете единственной лампочки.

– Что в штабе сказали?

– Ну а что они могут сказать? – за всех ответил вопросом на вопрос Кувалда и добавил многозначительно, – Будем воевать.

– Ясно.

За окнами барабанил дождь. С улицы слышались крики и ругань. Под конвоем вели пленных гвардейцев, жалких и промокших до нитки. Их всех держали в заброшенном двухэтажном доме в самой старой части города, недалеко от бывшего дома культуры. Здание обнесли ограждением из колючей проволоки, превратив его во временную тюрьму. Пленных, почти сорок человек, солдат и чиновников, разделили на две группы, которые по очереди занимались уборкой трупов с улиц. Из динамиков на крыше исполкома гремел записанный на ленту голос Рыкова. Повторяемые по многу раз слова про смену городской власти теряли смысл, сливаясь в монотонный звуковой эффект. Аккомпанемент безнадёге и непогоде.

7

Гости шумно ввалились в темную прихожую. Мокрые, веселые, обвешанные сумками.