Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

Она вернулась к своему номеру и какое-то время не решалась открыть дверь. Она не боялась, что снова увидит головы: она боялась, что больше их не увидит… Тогда ей останется лишь отправиться на лечение в какую-нибудь швейцарскую клинику.

Но они были там, такие же мирные, как и прежде. Стефани вздохнула с облегчением. Они — это все, что у нее было достоверного, и это была причина дорожить ими. Она взяла свою сумку «Гуччи», вытряхнула все ее содержимое и аккуратно положила внутрь головы, одну на другую. Застегнула молнию, повесила сумку на плечо и спустилась в холл.

Двое служащих тотчас устремились к ней, протягивая руки. Но Стефани отстранила их, толкнула дверь-вертушку и вышла на улицу.

16

Такси — красный «форд» — тотчас тронулось с места и остановилось рядом с ней. Других такси перед отелем не было, и достаточно было одного взгляда на лицо водителя — молодой полицейский, какие есть во всех странах, притворная улыбка, колючий взгляд и усы — чтобы понять, что ему поручено следить за ее перемещениями. Она прошла мимо, не остановившись.

До дороги, спускавшейся к городу, было сто метров; она не прошла и пятидесяти, как такси догнало ее и поехало рядом. Водитель заговорил с ней по-английски, используя немногие известные ему слова с экспрессивной ловкостью, настойчивостью и с самомнением опытного лингвиста;

— Come… No walk, very hot… I take you…[56]

Она продолжала идти со строгим лицом, глядя прямо перед собой. Сумка была тяжелой. «Форд» продолжал очень медленно ехать рядом, водитель, лучась улыбкой, протянул к ней руку.

— I take… Very heavy…[57]

Стефани бросила на него убийственный взгляд, отпрянула и пробежала несколько метров. Она прижимала сумку к себе, но о том, чтобы бежать с такой тяжестью, не могло быть и речи. Она остановилась. В голове как будто сталкивались камни; она вся покрылась потом…

«Форд» замер рядом с ней.

Водитель, по-прежнему скалясь, протягивал руку.

Стефани чувствовала, как солнце, будто растопленный воск, течет по ее плечам.

— I take… Cheap…[58]

Она наклонилась к нему и выплеснула ему на голову несколько простых и ясных выражений:

— Fuck off you bastard, leave me alone…[59]

Улыбка на лице водителя погасла. Похоже, понимал он по-английски лучше, чем говорил.

Она пошла дальше. Такси остановилось — водитель больше ее не преследовал, хотя двигателя не заглушил. В любом случае, такси не могло въехать в узкие улочки медины. Оставалось еще преодолеть четыреста метров до высоких, пятнадцатиметровых, ворот, одних из двенадцати, что открывали доступ в старый город. Сумка была слишком тяжела: у Стефани было ощущение, будто она возвращается с рынка с десятью килограммами дынь. Тревога, усталость, жара и жар видоизменяли пейзаж и придавали ему видимость тромплея:[60] ей казалось, будто она идет к раскрашенному полотну, которое того и гляди разорвется, чтобы сцапать ее и поглотить. Жар. Она остановилась. У нее больше не было сил идти, она стала искать, где бы сесть и немного отдышаться, какой-нибудь камень, колодец, но ничего не нашла. Как это всегда с ней бывало, сильное раздражение и смятение переросли в гнев. Ну и ладно, merde,[61] сказала она себе по-французски, поставила сумку на землю и уселась сверху.

Почти тотчас же она услышала шум двигателя, затем «форд» снова остановился перед ней. Стефани достала из сумочки сигарету и закурила, водитель ждал с улыбкой на губах. Он пустился в долгие разглагольствования при помощи тех пятнадцати-двадцати английских слов, которыми владел. Стефани пристально смотрела на него. Теперь она была уверена, что полиция не в курсе. Они не знают, что у нее есть доказательства, что кто-то — вероятно, родственники жертв — доставили их к ней в номер, и что эти доказательства здесь, в сумке, на которой она сидит. Если бы у них было малейшее подозрение, они бы немедленно ее забрали. И поскольку они не могут отрицать очевидное… Мисс Стефании Хедрикс, известная топ-модель, погибла сегодня в автомобильной аварии в Хаддане, ее такси…

Она встала, отшвырнула сигарету, подняла сумку и направилась к Воротам Покоя: именно так назывался этот вход в старый город в те времена, когда он вел к оазису, где теперь возвышался «Метрополь».