Голубь и Мальчик

Он видел ее руки, протянувшиеся вперед и вверх, ее напряженное тело, ее грудь, вдруг приподнявшуюся под серой рабочей блузкой, улыбку, незаметно для нее самой появившуюся на ее губах. Запуск был таким плавным, что голубь показался ему улыбкой, вспорхнувшей с ее лица, и это зрелище было таким красивым и влекущим, что Малыш не понимал, почему он стыдится своего волнения.

Затем Мириам запустила голубя с желтой ленточкой, и Малыш забеспокоился: даст она третьего голубя ему или и этого запустит сама? Он заполнил третий бланк и поднял на нее глаза, и Мириам сказала: «А теперь ты».

Он взял голубя и, вопреки ее предупреждению, бросил на него короткий взгляд хищника.

— Думай, что ты делаешь, — сказала ему Мириам, — это твой первый голубь, не забудь. Не выпускай его просто так из рук и не подбрасывай. Представь себе, что ты подносишь его небу. Мягко и плавно.

Еще до того, как его руки выпрямились до конца, он почувствовал, что его движение не получилось таким удачным, как у нее. Но голубь уже расправил крылья, и глаза Малыша провожали его при взлете, и его тело хотело взлететь за ним следом. Крылья били по воздуху, удаляясь. Поначалу голубь отливал серо-голубым, потом — против огромного светлого неба — потемнел и уменьшился. Малыш смотрел на него и не знал, что такой же будет последняя картина его жизни, которую он увидит девять лет спустя, когда будет лежать на спине в разрушенном монастырском складе, простреленный, изломанный и умирающий, истекая кровью, а голубь взлетит над ним, неся с собой его последнее желание.

— Молодец, — сказала Мириам. Она погладила его по макушке прохладной рукой, сначала маленький веселый завиток, а потом ее пальцы опустились по двум сторонам затылка и ласково соскользнули на спину.

3

Спустя несколько недель Мириам попросила Малыша, чтобы он попросил свою тетю, чтобы она попросила водителя молочной цистерны, чтобы тот взял с собой голубей для более далеких запусков. Вначале из Цемаха, затем из Афулы и из Хайфы. Потом она сказала ему, что ей известно, что его дядя ездит иногда на совещания кибуцного движения в Тель-Авив, пусть Малыш попросит его взять с собой трех голубей и запустить их оттуда.

— Как я их повезу? — спросил дядя.

— Есть специальная корзина для голубей, — ответил Малыш, — она сплетена из соломы, с крышкой и ручкой.

— А если они начнут драться по дороге? Или нагадят?

Мириам не отступила. Она пошла с Малышом к дяде и сказала ему:

— Голуби не будут ссориться, а если немного нагадят — не страшно. Корзина выложена газетами.

— А где я их выпущу? — ворчал дядя. — Просто так? Посреди улицы? Остановлюсь и открою корзину?

— Ты помнишь доктора Лауфера? Того, что вылечил больного теленка твоей жены? Я уверена, что вы оба будете рады вернуть ему долг. Отвези этих голубей ему. Он находится в нашей Центральной голубятне, в зоопарке, — сказала Мириам. — Он их запустит и сам заполнит бланки, а возможно, даст тебе несколько своих голубей, чтобы запустить их отсюда. Это важно. Нам не каждый день представляется возможность запустить голубей с действительно большого расстояния.

На лице дяди обозначилась озабоченность. Его тело говорило «нет». И тогда Малыш, на которого слова «Центральная голубятня», как это свойственно всем напыщенным названиям, произвели магическое воздействие, с жаром воскликнул:

— Я поеду с тобой! Я буду заниматься корзиной и присмотрю за голубями! Только довези меня до Центральной голубятни в зоопарке!

— Прекрасная идея, — наклонилась к нему Мириам. — Я на тебя полагаюсь.

— А что будет потом? — всё еще сомневался дядя. — Так и будешь таскаться за мной весь день на все встречи и совещания?

— Оставь его в зоопарке, — сказала Мириам. — Доктор Лауфер найдет чем его занять. Центральная голубятня большая, и там всегда есть работа.

В три часа утра дядя разбудил Малыша и повел его — глаза закрыты, руки сжимают ручки корзинки с голубями — к грузовику-молоковозу. В дороге сон навалился на него с новой силой, но иногда он просыпался и каждый раз, открывая глаза, видел другой пейзаж, отчего поездка казалась ему прерывистой чередой сновидений. В Хайфе они пошли на автобусную станцию. Дядя достал ему из сумки бутерброд и купил у арабского лоточника чашку кисловатого напитка, а когда их автобус тронулся с места и пошел вдоль берега моря на юг, сказал Малышу, что мало смотреть из окна — надо глубоко вдыхать и нюхать то, что он видит, потому что запах лучше запоминается.

Автобус часто останавливался, впускал и выпускал пассажиров. Море, вначале близкое и синее, сильно пахнущее солью, отдалилось и позеленело. Его запах тоже изменился: сначала ослабел, потом усилился и превратился в запах цитрусовых плантаций. Голуби затихли в своей корзине, Малыш снова задремал и проснулся, только когда дядя толкнул его, чтобы он открыл глаза и смотрел.

— Уже приехали. Ты же в первый раз в Тель-Авиве. Смотри — это Центральная автобусная станция.