Голубь над Понтом

Тогда она была совсем еще ребенком и только путано могла объяснить и рассказать, что с нею случилось. Мать или не поняла ничего из прерываемого плачем рассказа, или не пожелала завладеть сокровищем, может быть, из страха, что ворожею легко обвинят в похищении драгоценных сосудов или сребреников, когда увидят богатство в ее руках. С тех пор прошло много лет, и она сама забыла о виденном, и только красное корзно гусляра внезапно напомнило ей о страшном событии и все воскресило в памяти. Теперь ворожея понимала, что воин убил раба, чтобы избавиться от человека, который знал слишком много. Этот жестокий боярин думал, что никто не проникнет в его тайну. Но он ошибался. Если бы мать захотела, они могли бы взять это сокровище и уйти в Ладогу, откуда происходили родом, и там жить в большом и теплом доме, как живут те боярыни, к которым ее звали порой, чтобы помочь им в любовных страданиях. Теперь ей уже ничего не нужно. Однако разве нельзя открыть местоположение клада хотя бы этому юноше, который любит Любаву, часто приносившую ей пироги. Сколько дней и ночей одинокая ворожея провела среди полей и лесов, слушая, как произрастают злаки. С возрастом горб ее стал огромным. Уродство придавило ее к земле, закрыло своей тяжестью все радости женской жизни. Но горбунья находила утешение в священных рощах. Великолепные дубы наполняли душу волнением, и ей казалось, что в их шуме во время бурь она слышит глагол божества.

Из греческой земли явился новый бог, которому кадят в церквах фимиамом. От этого запаха стесняется дыхание и хочется чихать, уйти поскорее в просторную дубраву. Мать рассказывала ей со слезами, как Перуна, деревянного идола с серебряной головой и золотыми усами, княжеские отроки ввергли в Днепр и отталкивали его шестами от берега. Вскоре пришли дровосеки в рощу, которую прежде люди считали божницей, и срубили секирой священное дерево, под которым совершалось веселие свадеб, и всполошили черных воронов, предвещавших своим карканьем судьбу девам и воинам. Ныне Перун царит на земле только во время страшных бурь, когда он мечет молнии и поражает огненными стрелами не угодных себе. В такие часы даже почитающие Христа страшатся древнего бога и темноты овинов. Люди как дети. Они боятся крика ночной птицы или вида несчастной горбуньи, а не опасаются злодеев, живущих среди них.

42

Ворожея окинула отрока пронзительным взглядом. Он тихо стоял перед нею, обнимая за шею жеребца. Видно было, что нет жадности в душе этого человека. Любава говорила ей, что поп Серапион бранил гусляра за грешные песни. Вознаградить его счастьем? Пусть будет он вспоминать до конца своих дней страшную горбунью…

Старуха прошептала, ухватившись цепкими пальцами за рукав красной рубахи:

– Хочешь, помогу тебе найти сокровище? Будешь богатым, как Ратибор.

Злат по своей привычке легко относиться ко всему, что встречал на жизненном пути, весело рассмеялся. Какая польза в богатстве! Стоит ему пропеть красивую песню – и княжеское серебро сыплется на него, как из колчана. Он и без пенязей чувствовал себя богачом. Певцу принадлежит весь мир, который он видит перед собой, и он способен летать как на крыльях до самого синего моря, в жребий Симов и даже в пределы Рима. Золотые струны обладают властью делать людей счастливыми или печальными, в чем не властен и греческий царь. И все-таки отрок сказал:

– Что же! Сделай меня богатым, старуха!

– Пойдем за мной, – поманила его ворожея сухой ручкой и заковыляла в ту сторону, где за дубами бисером рассыпался и звенел ручей.

Ведя коня на поводу, Злат покорно шел за горбуньей, невольно отвращая взор от ее уродства. Так они довольно далеко брели по берегу ручья. Потом старуха остановилась и стала что-то высматривать. В этом месте было больше пней, чем зеленых деревьев, однако горбунья хорошо помнила, что именно здесь рос тот дуб, с вершины которого она смотрела, как убили раба. Потом это древо опалила молния. Вот его огромный пень.

Злат, бродивший поблизости, наткнулся на свежевскопанную землю. Он догадался, что здесь кузнец клад искал, и крикнул ворожее:

– Тут кузнец кости мертвеца нашел?

– Какого мертвеца? – не поняла старуха.

Гусляр рассказал ей о том, над чем потешался весь Переяславль.

Значит, ее не обманывает память. Если здесь был зарыт убитый раб, то сокровище закопали недалеко отсюда. Горбунья уже узнавала местность. Вот здесь она сидела на дереве, умирая от страха. Воин, снявший красное корзно, и раб копали по ту сторону от ручья. Она постучала костылем по гнилушке, что осталось от дуба:

– Придешь сюда ночью. А копать будешь за ручьем. Около орешины.

На другом берегу потока берег вздымался немного, и на нем росли ореховые кусты. Глядя на них, Злат ужасался. Все было как во сне. Неужели в этой земле лежит сокровище? Но надо было проверить расстояние.

Он прошептал:

– От дуба на полночь тридцать три шага…

– Что ты говоришь? – не расслышала старуха.

– Один монах открыл мне… Тридцать три шага…

– Сколько шагов, не знаю.