Голубая дама

Господи! Да как я могла помыслить такое на Николая Артемьевича! У меня даже щеки от стыда покраснели. Живу как владетельная герцогиня. Дворец, сад. Драгоценности, на которые можно приобрести цельные деревни, коллекции камней-самоцветов, которым, говорят, цены нет. Наряды и белье из Парижа да из Вены, и туда же, в Париж или Вену, крахмалить их посылаем. К этому добавить, послушные слуги, кровные лошади.

Чего еще человеку надобно! Можно ли так гневить бога?..

А может быть, права маман с ее утверждением, что человек всегда должен что-то делать. Не забуду, как она говаривала: «Не то забота, что много работы, а то забота, что ее нет». Ах, мама, мама! Как я скучаю без нее! Все ж таки она необыкновенная женщина! И по-французски научилась, и все манеры усвоила. А крестьянское не забыла. И без домашней работы не могла ни одного дня прожить. Мама! Мама! Как мне вас сейчас недостает!…

— О! Майн гот! Какая картина: в беспечности, под сенью дерев фланирует красавица младая…

Аврорка летела мне навстречу, и светлые ее косы колыхались, едва поспевая за ней.

— Да убери своего зверя! Он же разорвет меня…

Я успокоила медвежонка, и мы вместе продолжали прогулку.

— Ну, как твои уроки итальянского? — спросила я и, не дождавшись ответа, заговорила о другом: — Да, знаешь, Аврорка, Николай Артемьевич по приезде замыслил отправить в Вену негоцианта за покупками. Составь реестр вещиц, которые тебе нужны.

Но Аврора явилась ко мне прежде всего как к своей наперснице. Коротко поблагодарив, она сразу же вернулась все к тем же занятиям итальянским. Оказывается, к вящей досаде прелестницы, они прервались.

— Пойми меня, — сокрушенно повествовала Аврорка. — Я долго ждала хоть самую капельку его внимания. Но на занятиях он не позволял никаких сторонних разговоров, а, закончив, вставал, кланялся и уходил. Я крепилась, зубрила лексикон, задыхаясь от тоски, читала грамматику и, в конце концов чуя, что умру от всей этой премудрости, отважилась сочинить ему записку. И как же, ты думаешь, он ответил? Прислал своего человека уведомить, что в ближайшие месяцы заниматься не сможет… Как тебе это нравится?

Аврора кипела негодованием. И без того румяные щечки пылали сейчас как полевые цветы-жарки. Это было так смешно, что за много дней я первый раз беззаботно расхохоталась и мне показалось, будто добрый колдун-целитель снял с сердца моего железный обруч.

А неугомонная Аврорка, между тем, продолжала клокотать! Безусловно, ей следовало понять определенный ответ Зарицына. Так поступила бы всякая, кроме Авроры. Наша же прелестница сочинила своему предмету послание, подобное известному письму Курбского к царю Ивану. Она взволнованно цитировала это послание, но в памяти моей сохранился лишь его смысл. Аврорка утверждала, что она с великим прилежанием постигала итальянский. Если же послание ее к учителю не нашло отзвука в его каменном сердце, то плавный язык потомков Цезаря и Каталины в этом нисколько не повинен, и со стороны господина Зарицына было бы невеликодушно, неблагородно и несправедливо пренебречь столь славно начатым. Тем не менее и на второе послание господин Зарицын сухо ответствовал, что за недосугом продолжать занятия не имеет возможности.

Это «недосугом» сильнее всего бередило Аврору.

— Вообрази! — восклицала она. — Вообрази себе! Занятия вести со мною ему недосуг. А я вечор выехала прокатиться на экипаже, он стоит возле заводской плотины с каменщиком, который там поблизости забор кладет…

Аврорка не преминула описать и внешность каменщика.

— Детина здоровенный, лохматый. Нос плоский, как у калмыка, а глазищи голубые.

И вот отчего так ранило светлоокую обольстительницу это «недосуг». Возвращаясь почти через час с прогулки, она увидела Зарицына на том же месте беседующим с тем же каменщиком.

— Со мной ему недосуг! Со мной! А с этим мужиком…

Напрасно старалась я образумить бушующую Аврорку, доказывая ей, что каждый волен проводить свое время, как ему заблагорассудится, и что ей вообще лучше махнуть рукой на столь незавидного кавалера. Девушка не только не внимала этому, она вдруг затребовала, чтобы я вмешалась в эту историю и выразила ее учителю свое неудовольствие.

— Ты генеральша. Первая дама в этих местах. Тебя он не ослушается.

— Опамятуйся, Аврора. Ты же разумная барышня.

— Нет, ты должна! Ты должна! — почти истерически выкрикивает Аврорка.

Медвежонок ответно рычит и угрожающе ковыляет к ней.

Хотя сад и обнесен глухой кирпичной стеной, я все же опасаюсь, что за нею скрывается кто-либо охочий до известий и пересудов. Увожу Аврорку в покои. Здесь еще раз пытаюсь ее образумить.

— Подумай сама, что я могу ему сказать. Милостивый государь! Как вы смели не полюбить лучшую мою подругу Аврору Зильбер? Пошто вы не у ее прекрасных ножек?

Аврора не внемлет голосу разума.

Теперь она мечет молнии против меня. Теперь я рискую очутиться невеликодушной, неблагодарной и несправедливой.

Признаюсь, Авроркины треволнения не нашли во мне отклика. И сама не ведаю, для чего уступила ее настояниям.

— Но как же это сделать? — спросила я. — Если бы еще Николай Артемьевич был дома.