Голубая дама

— Если вы позволите, учиним расчет и с хозяином. — возразил граф. И, помолчав, добавил: — Я не злопамятен, но такие преступления порядочный человек прощать не может.

Произнесено это было не только с запалом старого дуэлянта. И тут же граф стал рассуждать о том, что Юрий Тимофеевич дворянин, что дворянская кровь вопиет к отмщению.

«А крестьянская не требует?» — невольно подумала я.

Но что мне до воззрений графа! Что мне и до зверя в мундире генеральском! Конечно, он заслуживает возмездия. Но Юрия-то нет и никогда не будет. Тяжелое, непонятное слово — никогда…

Я захотела узнать, как же все случилось?

А случилось весьма просто. По генеральскому приказу его новый, заменивший Евтейшу, телохранитель долго выслеживал Юрия Тимофеевича. Все никак не мог выбрать время для злодейства. Но как-то вечером Юрий навестил хворого плавильного мастера, и когда возвращался, убийца настиг его и ударил медным пестом в затылок. Тело Юрия Тимофеевича он сволок в прорубь.

Узнав об исчезновении приятеля, граф заподозрил неладное. Мысль об этом телохранителе пришла ему в голову.

Граф поступил со свойственной ему решительностью. Встретив холуя, он позвал его к себе, сказав, что должен передать генералу какое-то письмо.

Под дулом пистолета генеральский подручный во всем признался, ползал в ногах, молил о прощении и все клялся, что смерть Юрий Тимофеевич принял легкую, скончался в одну минуту…

Кончился день. А бесконечная ночь показалась мне еще тягостнее. До самого утра не сомкнула я глаз. Представляла, как хищник этот волочит Юрия к проруби. И почему-то уверена была, да и сейчас думаю, что Юрий был еще жив. Иначе мерзкий живодер не стал бы твердить о легкой смерти.

Решилась было я покончить с жизнью.

Для чего она мне без Юрия? Даже избрала себе смерть. Надумала сгинуть в пропасти. И лишь позже поняла — не свершу этого. Ведь под сердцем у меня ребенок.

Могу убить себя. Но не маленького Юрия.

6 апреля

Сызнова я в нашем городе. Только не беззаботной генеральшей, а тайной постоялкой у бергальской вдовицы Ивановны. Жить мне здесь не менее недели, ожидаючи, когда Григорию Львовичу разрешат отпуск. Он увезет меня отсюда.

Дуэлянт и светский повеса оказался надежным другом.

Впрочем, переменился он мало. Только прелестница Аврора, кстати сказать, немало горевавшая и по моей мнимой, и по Юрьевой действительной смерти, стала ему в тягость. Видно, для графа не настало время связать себя узами Гименея: в отпуске он решился хлопотать о переводе его на Кавказ. «Там, по крайности, хоть пули свистят, горячат кровь».

Впрочем, Григорий Львович вынашивает планы мести Николаю Артемьевичу. Жажда ее живет и во мне. Но еще более я хочу вырваться отсюда. Папа и маман, ежели бы вы знали, как я хочу к вам! Постоять на крылечке родном, увидеть хотя бы и скованную льдом речку нашу. А от зверя того мне ничего сейчас не надобно. Даже гибели его. Из дворца роскошного надобно лишь выручить заветную мою тетрадочку. Не смирюсь с тем, чтобы очутилась она в грязных его лапах. И не то страшит, что читал бы он о моей любви. Нет, не желаю я давать торжество злорадству, с каким смаковал бы он мое первоначальное пренебрежение к Юрию Тимофеевичу.

Это все мое. И все со мною обязано быть!

7 апреля

Сегодня после полуночи, когда Ивановна смотрела уже, наверное, не первый сон, я слезла с печи, надела старенький полушубок и направилась ко дворцу. Дважды слышала шаги караульщиков и спасалась, затаясь в переулке.

Обойдя дворец, прошла к садовой ограде, нажала на знакомую доску, и она легко подалась в сторону.

Только бы не завели без меня какой собаки либо нового волка! Но все было тихо. В тишине прошла я по знакомым до страдания, до стеснения сердца аллеям. Каждая напоминала о чем-то. Долго стояла в том уголке, где мы в первый раз целовались с Юрием.

«Юрий! Юрий! Как же не уберегла я тебя. Ведь могли же мы бежать! Могли уйти через калмыков или через китайскую землю!»

Тихо поднялась по чугунной лестнице, тихо отворила дверь. Я — в комнате. В синеве полумрака на стене знакомый подсвечник. Подношу к нему спичку. Оплывшая, мерцает свеча. Загибаю ковер, поднимаю половицу.

Слава богу — тетрадь на месте. Опустить половицу, расправить ковер — дело одной минуты.

«Господи! Кто это?»

Из противоположной двери появилась рука, метнулась по стене огромная тень…

На пороге в ночном китайском халате стоял генерал.

— Кто?.. Кто здесь?..

В голосе мельтешит испуг.

Я стою со свечой, и он видит мое лицо.

— Т-ты, Ю-Юлия… Свят, свят, господи Исусе!

Негодяй принимает меня за призрак. Значит, он действительно верит в мою смерть. Фонарь выпадает у него из рук и гаснет.

Я задуваю свечу и выскальзываю в дверь…

— Где пропадала-то? Юлия Андриановна, матушка? — спрашивает меня старуха.

— Гуляла, — коротко отвечаю я.

— Хотя бы упредила. А то испужала до самой смертушки. Проснулась, а тебя нетути…

— Завтра опять пойду, — негаданно для себя возразила я.

8 апреля

Я — призрак.

Была барыней, солдатом, крестьянкой. Теперь я — призрак. Сегодня надела бальное голубое платье, благо Ивановна сохранила его.