Голубая кровь

«Верующие, конечно, все мы верующие. Но верующие верующим рознь. Они ходят в церковь, крестятся, а сами тайком договариваются с директором. Они с ним просто сговорились. И представляете, они сказали мне, чтобы я им не мешал, а как я мог помешать? Мы можем только помочь, нельзя отказываться от помощи, это не по-христиански! Мы все должны сплотиться в борьбе! Нам не нужно таких верующих. И знаете, — тут Петр Сергеевич доверительно наклонился к уху Маруси и лихорадочно зашептал, — та „двадцатка“, о которой вы говорили, я это точно знаю, они связаны с этим патриотическим обществом, у меня есть связи в исполкоме, теперь не то, что раньше, с ними разберутся и их расформируют, я уверен… А мы тут новую „двадцатку“ организовали, кстати, не хотите ли войти, у нас еще нескольких человек не хватает? И мы добьемся, чтобы собор вернули Церкви. Большевики должны вернуть народу то, что они у него отняли!» — последнюю фразу он произнес уже громким и уверенным голосом, ему явно хотелось, чтобы ее услышали все. Тут Петра Сергеевича кто-то окликнул, и он исчез в толпе.

Рядом с Марусей худая женщина вся в черном, с круглым восточным лицом, громко рассказывала столпившимся вокруг нее юнцам о каком-то своем родственнике или близком друге. «Франц Францевич для меня — самый близкий человек, он сделал для меня очень много. Только благодаря ему мы можем восхищаться теперь этой красотой, этими колоннами, этой бронзой, этим мрамором…»

Толпа тем временем сильно увеличилась. Маруся заметила двух женщин и старушку в платке, которые стояли в стороне и о чем-то переговаривались между собой. Что-то во взгляде одной из них напомнило Марусе ее бабушку из города Жмеринки. Как раз она и направилась к Петру Сергеевичу.

«Мы — члены „двадцатки“ этого собора. Мы хотим попросить отменить ваше мероприятие. У нас уже есть договоренность с дирекцией, и в будущее воскресенье здесь пройдет служба. А ваша демонстрация может все испортить. Пожалуйста, уговорите их разойтись». Она еще что-то говорила о том, что им надо идти в церковь на службу, что им некогда, и все время просила Петра Сергеевича уговорить всех разойтись.

Петр Сергеевич обиженно поджал губы. Вдруг стоявшая рядом с ним женщина, та, что рассказывала про Франца Францевича, злобно вмешалась в разговор и завопила: «А-а-а, в церковь им надо! Им на службу надо! Ну так идите, предатели, лицемеры! Идите! А собор, прекрасный, многострадальный собор пусть погибает! Пусть глумятся над ним люди без чести и совести! И несчастный Франц Францевич не получит успокоения на том свете!»

При этих словах она схватила Петра Сергеевича за руку и увлекла его за собой.

«Товарищи! То есть дамы и господа! В собор! Вперед! Зажигайте свечи! За мной! Эти свечи горели в день рождения Франца Францевичя на его именинном пироге! Они помнят его улыбку, его младенческий смех»

И только теперь Маруся поняла, что Франц Францевич — это архитектор, построивший собор, а восточная женщина — та самая безумная сотрудница, влюбленная в архитектора, о которой ей как-то рассказывал Павлик, когда работал здесь, в соборе. Она даже устраивала день рождения этого архитектора, на который пригласила и Павлика вместе с остальными. Павлик рассказывал Марусе, что на столе стояли три нагроможденных друг на друга торта, в которые было воткнуто триста купленных в церкви свечек. Ведь Францу Францсвичу исполнялось триста лет! Такого не ожидал никто!

Маруся даже вспомнила, что звали эту женщину Елена Борисовна. И точно. Петр Сергеевич так к ней и обращался. Елена Борисовна достала из сумки, висевшей у нее на плече, небольшую застекленную икону Божьей матери и вскинула ее над головой.

«За мной! Дамы и господа, в собор! Зажигайте свечи! Идем организованно! Никакого шума и беспорядка!»

Все достали свечи, зажгли их и толпой двинулись за Еленой Борисовной. Она шла впереди, рядом с Петром Сергеевичем, и все время повторяла: «Спокойнее, спокойнее, дисциплина — прежде всего!» Толпа увлекла Марусю за собой, она шла прямо за Петром Сергеевичем и Еленой Борисовной. Они перешли дорогу и поднялись по высоким гранитным ступеням. У кассы народу было немного.

«Не волнуйтесь, товарищи, билеты я уже купила. — сказала Елена Борисовна, — сначала обойдем собор вокруг.» Она уверенно шла впереди, все время оглядываясь, казалось, что она кого-то ждет.

«Что, не все еще пришли?» — спросил Петр Сергеевич.

«Да нет, просто телевидение обещало приехать. Я звонила им и сказала, что я организую крестный ход протеста. Они обещали быть.»

«Вы организуете? Вы? — возмущенно переспросил Петр Сергеевич. — А не я?!»

«Ну как вам не стыдно, — раздраженно сказала Елена Борисовна, — мы делаем одно общее дело, и для нас главное — его сделать, а кто именно это организовал, — какое это имеет значение?!» Они обошли вокруг собора уже три раза, но телевидения все не было. Елена Борисовна была одета легко, было видно, что она замерзла, нос у нее покраснел.

«Ну что ж, друзья, — произнесла она со вздохом, еще раз оглянувшись по сторонам, — теперь — в собор!»