Голубая лагуна

Они прошли зарослью тростника, футов в двадцать вышины, потом поднялись по зеленому открытому склону вплоть до большой скалы, занимавшей самое высокое место острова. Подняться на скалу оказалось не трудно. Верхняя часть ее была совершенно плоской и размером с обыкновенный обеденный стол. С нее открывался вид на весь остров и на море.

Если глянуть со скалы вниз, глаз прежде всего пробегал по трепещущим древесным макушкам до лагуны; затем за лагуной к рифам, затем за рифами к бесконечной шири Тихого океана. Рифы охватывали кольцом весь остров, то придвигаясь, то отдаляясь от него; песнь прибоя долетала тихая, как шёпот; но — странное дело! — в то время как на берегу рокот прибоя был непрерывным, с вышки можно было разобрать отдельные удары валов, разбивавшихся на коралловых утесах.

Вы, конечно, видели, как ветер рябит зеленое хлебное поле; точно так же, стоя на верху склона, можно было видеть легкий бег ветра по освещенным солнцем макушкам. Вся эта картина широкого моря, голубой лагуны, вспененных рифов и кивающей листвы была так весела и радостна, что человеку чудилось, будто он застиг невзначай какое-либо таинственное, особенное торжественное празднество Природы.

Время от времени над деревьями вспыхивали как бы цветистые ракеты. То были стаи птиц всевозможных оттенков, — синих, краевых, сизых, ясноглазых, но безгласных. Над далекими рифами изредка поднимались чайки, как небольшие клубы дыма.

Местами мелкая, местами глубокая лагуна являла все оттенки темной синевы п светлой лазури. Наиболее светлыми были самые широкие и мелководные места, в которых кое-где просвечивали даже разветвления коралла, почти достигавшие поверхности. В самом широком своем месте остров достигал трех миль в поперечнике. Нигде не было видно признака жилья, не виднелось ни единого паруса на всей беспредельной глади океана.

Странно находиться в таком месте. Странно чувствовать себя среди трав, цветов, деревьев и всех щедрот Природы, ощущать веяние ветерка, покуривать трубку и сознавать, что находишься в необитаемом, неизвестном месте, — месте, куда не доходят никакие вести, кроме тех, которые приносятся чайками или ветром…

В этой пустыне букашка была столь же тщательно расписана и цветок столь же заботливо взращен, как если бы тут же стояли все народы цивилизованного мира для критики и восхваления.

Пожалуй, что нигде во всей вселенной не могло более остро чувствоваться великолепное равнодушие Природы к делам человека.

Но в голову старого матроса не приходило таких мыслей. Глаза его приковались к крошечному пятнышку на юго-востоке, — вероятно, другому такому же островку. За этим исключением, весь водный мир был пуст и безмятежен.

Эммелина не последовала за ними на вышку. Ее привлекли крупные красные ягоды на кустах ариты, казалось, выставивших их нарочно, чтобы показать солнцу, какие яды умеет изготовлять Природа. Она сорвала две большие ветки и подошла с ними к подножию скалы.

— Брось эти ягоды! — воскликнул Беттон, заметив ее — Не клади их в рот: это «беспросыпные» ягоды.

Он кубарем скатился со скалы, выбросил ядовитые ягоды и велел Эммелине открыть рот. В нем, однако, ничего не оказалось, кроме языка, изогнутого и розового, как лепесток розы. Тогда он в свой черед помог Лику спуститься и повел их обратно к берегу.

XIII. Лазоревые картинки.

— Не хочу надевать рваные штаны! Не хочу!

Дик носился голышом по песку, а Беттон его преследовал с парой штанишек в руке. С точно, таким же успехом мог бы краб гоняться за антилопой.

Вот уже две педели, что они жили на острове, и Дик открыл величайшую радость жизни, — быть голым. Быть голым и плескаться в мелкой воде лагуны, быть голым и сушиться на солнце. Освободиться от рабства одежды, отшвырнуть от себя цивилизацию в виде панталон, куртки, сапог и шляпы, и слиться воедино с ветром, солнцем и морем!

Первым приказанием Беттона поутру было: «Раздевайтесь, и марш в воду!»

Дик вначале упирался, а Эммелина (которая редко плакала) стояла в рубашонке, всхлипывая. Но Беттон был неумолим. Трудно было загнать их в воду, ко потом оказалось еще труднее выгнать их из воды.

Эммелина сидела на песке, нагая, как утренняя звезда, просыхая на солнышке после утреннего купанья и следя за эволюциями Дика на берегу.

Лагуна имела для детей больше притягательной силы, чем земля. Леса, где можно сбивать бананы палкой с дерева; пески, по которым бегают настолько ручные ящерицы, что можно изловить их за хвост; высокий холм с которого можно было, по выражению Падди, заглянуть «за задворки вселенной» — все это было очень хорошо в своем роде, по ничто в сравнении с лагуной.

В то время, как Падди ловил рыбу, можно было наблюдать множество интересного под водой, — там, внизу, где расходились коралловые ветви. Крабы-отшельники, выселявшие труборогов и гулявшие с их раковиной на спине; морские анемоны, ростом с большую розу, цветы которой закрывались с раздражением, чуть только прикоснуться к ним крючком удочки;