Голубая лагуна

— Думается, что могу вам помочь, — ответил Фаунтэн, — Вам нужна быстроходная шкуна, а если не ошибаюсь, таковая как раз теперь разгружается на пристани Салливана. Хозяйка!

Вошла его жена. Лестрэндж чувствовал себя как во сне, и эти люди, принимавшие участие в его делах, представлялись ему сверхчеловеческими благодетелями.

— Сходи посмотри, дома ли капитан Станнистрит.

Она вышла.

— Он живет несколько домов отсюда, — продолжал Фаунтэн. Лучший, моряк, когда-либо выходивший из Фриско [2], а "Раратнга"—лучший корабль, когда-либо плававший по морю. Владелец его — Мак Вити. О, он сдаст его самому сатане, лишь бы цена была хорошая!

Чего только он у него не возил: и свиней и миссионеров!.. Подойдет вам "Раратонга" как нельзя лучше — в том ручается Симон Фаунтэн; и сели позволите, я, не сходя с постели, оборудую вам его и договорю людей, да подешевле, чем эти окаянные агенты! Не спорю, возьму с вас за комиссию, но меня интересует и самое дело…

В коридоре послышались шаги, и вошел капитан Станнистрит. Это был подвижной человек лет тридцати, с живыми глазами и приветливым лицом. Лестрэнджу он поправился с первого же взгляда.

Дело сразу заинтересовало его.

— Пойдемте со мной на пристань, — предложил он. — Я могу сейчас же показать вам судно.

Пристань Селливана была недалеко. "Раратонга", стройный и изящный, как видение, блистая белоснежными палубами, стоял у набережной, выгружая медный купорос.

— Вот мой корабль, — сказал Станнистрит, — груз почти весь уже выгружен. Как он вам нравится?

— Я беру его по какой угодно цене, — объявил Лестрэндж.

XLIV. На юге.

Больной капитан так быстро повел дело, что уже десятого мая "Раратонга" вышел из Золотых ворот и пустилась в путь со скоростью десяти узлов.

Ничто не может сравниться с плаванием на парусном судне, в особенности больших размеров. Широкие паруса, бесконечно высокие мачты, тонкость, с которой улавливается и обращается на пользу малейший ветерок, — все это навеки остается в памяти. Шкуна — царь всех судов, а "Раротонга" была признанным царем всех шкун Тихого океана.

В первые дни они шли хорошо, потом ветер стал переменчивым, сбивая их с прямого пути к югу.

Кроме лихорадочного возбужденна, Лестрэнджа томила еще глубоко затаенная в душе тревога, как если бы тайный голос шептал ему, что детям угрожает какая-то опасность.

Противный ветер как бы раздувал эту тайную тревогу, подобно тому, как раздувает тлеющие уголья. Так продолжалось несколько дней, после чего судьба внезапно смилостивилась: бодрый попутный ветерок запел в расходящийся веером след.

Так они сделали пятьсот миль, бесшумно и быстро, как во сне. Потом вдруг ветер спал.

Океан и воздух застыли. Неподвижный небосвод навис над ними плотным бледно-голубым куполом. Линия далекого горизонта охватывалась кольцом прозрачных облаков. Время от времени гладкая поверхность воды морщилась рябью, и мимо проходили полосы темных водорослей; смутные очертания всплывали кверху и, почуяв присутствие человека, медленно погружались и растворялись в воде…

Прошло два дня — два невозвратных дня. Утром третьего дня повеяло с северо-северо-запада, все паруса напряглись, и снова послышалось журчание воды у носа.

Капитан Станнистрит был не только знатоком своего дела; это был также, к счастью для Лестрэнджа, человек воспитанный и образованный, а что еще того важнее, человек с отзывчивой душой.

Раз как-то они вместе прохаживались по палубе, когда Лестрэндж, молча шагавший, заложив руки за спину, внезапно нарушил молчание.

— Вы не верите в видения и сны?

— Почему вы так думаете? — возразил тот.

— О, я только сказал так, в виде вопроса. Ведь большинство людей утверждают, что не верят в них.

— Да, но большинство верит.

— Я верю, — подтвердил Лестрэндж.

С минуту он помолчал.

— Вам хорошо известно, в чем мое горе, и я не стану надоедать вам повторением; но за последнее время на меня нашло странное чувство, — я как бы грежу наяву. Не могу вполне объяснить, но мне представляется, будто я вижу что-то, чего мой разум не в силах истолковать.

— Я не совсем вас понимаю.

— Да и не можете. Мне пятьдесят лет, а к этим годам человек уже успеет испытать все обычные и необычные ощущения, доступные человеческому существу. Но никогда еще мне не приходилось испытывать ничего подобного. Думается, что я вижу так, как может видеть новорожденный младенец, и передо мной стоит нечто, чего я не могу уразуметь. Вижу я это нечто не плотскими своими глазами, а сквозь какое-то окошко в моей душе, с которого сдернули завесу.

— Странно, — проговорил Станнистрит, который не совсем понимал его.

— Это нечто — продолжал Лестрэндж, — говорит мне, что опасность угрожает…

Он помолчал немного, затем, к великому облегчению Станнистрита, продолжал:

— Но вы сочтете меня помешанным! Оставим видения и предчувствия и перейдем к действительности. Вам известно, каким образом я потерял детей; известно, что я надеюсь застать их там, где капитан Фаунтэн нашел их следы? Он говорил, что остров необитаем, по не был уверен в том.