Голубая мечта<br />(Юмористическая повесть в эпизодах)

Водолаз сидит под водой так долго, что даже Оберемченко, устав горевать, с интересом уставляется на речку. Дробанюк нервничает, его беспокоит приезд телевизионщиков. Он опасается, что Кармен и тут найдет возможность чем-нибудь отличиться, свой шанс она наверняка не упустит. Добро бы все ограничилось тщеславными потугами — а если выплеснется за эти рамки? И вдруг ему приходит ужасающая мысль: а ведь телевизионщикам свидетели тоже будут нужны! Снимать-то они приедут сюжет для сатирической передачи о загрязнении Сливянки — как же тут без свидетелей?! Вот и участковый намекнул на это, когда они с председателем сельсовета уламывали Оберемченко… От этой мысли Дробанюка сначала бросает в пот, потом начинает морозить. Он понимает, что надо что-то срочно предпринять, но что? Кармен и трактором сейчас не сдвинешь, да и поздно бежать в кусты — фамилии-то она со своей идиотской непосредственностью преподнесла участковому на блюдечке! И теперь телевидение может их запросто переписать из протокола! Значит, надо любыми способами как-то убрать их из протокола или они прозвучат с телеэкрана на всю вселенную!..

Дробанюк понимает, что теперь все будет зависеть от участкового. Надо дождаться того и попытаться уговорить во что бы то ни стало! Если понадобится — и на колени бухнуться. Иначе — катастрофа, крушение, конец света! Иначе — пиши пропало!

Но участковый пока что в лодке. Дробанюк мечется на крошечном песчаном клочке, словно затравленный зверь в клетке, десяток шагов туда, десяток — сюда, да еще надо осторожно, чтобы не столкнуть в воду, обойти Оберемченко и председателя сельсовета. Рядом с председателем лежит планшетка участкового, и, наткнувшись на нее взглядом, Дробанюк не может оторваться от нее. Его мучительно тянет выкрасть протокол, уничтожить его, выбросить в речку или порвать, хотя рассудок подсказывает, что это глупо, потому что участковый вполне мог запомнить их фамилии.

В лодке — оживление, белокурый молодец и участковый свесились с борта, помогают выбраться водолазу. Но теперь из воды показывается не серо-голубой, космонавтского покроя скафандр, а нечто уродливо-отвратительное, смахивающее на какое-то диковинное чудовище. Грязно-бурое, оно все оплетено водорослями и кажется первобытно волосатым.

Когда крепыша извлекают из этой безобразной оболочки, он долго не может отдышаться.

— Ну что? — нетерпеливо спрашивает с берега председатель сельсовета.

Крепыш неутешительно пожимает плечами.

— Нету, что ли?

— Да черт его знает! — наконец обретает дар речи тот. — Что в этой мути увидишь? Притом, там одни коряги…

— Не смог значит? — не скрывает председатель сельсовета своего разочарования.

— Почему? — не соглашается крепыш. — Почти все обшарил. Под берегом не достал только.

— Во-во, под бережком надо искать было, — обрадованно подсказывает старикан. — Когда выуживали мы энту незнакомую ногу, то ведь сюда подтягивали.

— Лезь теперь сам, дед! — огрызается крепыш. — А с меня хватит! Баста!

— Постой, постой, хлопцы! — успокаивает его председатель сельсовета. — Не горячитесь… Сейчас все обсудим, проанализируем. А попытаться еще разок надо.

— Верно, — вмешивается и участковый. — Не имеем права оставлять это дело без последствий. Труп-то в наличии, свидетели имеются…

— Да что я в этой жиже найду?! — упорствует крепыш. — По технике безопасности, между прочим…

Ему не дает договорить Оберемченко. Поднявшись со своего портфеля, он с фанатической решимостью в глубоких глазах заявляет:

— Я полезу, товарищи!

Это производит ошеломляющее впечатление.

— Ты-ы? — никак не мог поверить в это председатель сельсовета.

— Да, именно я! — с непоколебимой убежденностью в голосе подтверждает тот.

— Хэ! — с недоверчивой усмешкой отзывается участковый. — Каким образом?

— Мое дело! — отрубывает тот. — Если уж по моей вине вода загрязнилась, то я сам и полезу! Дайте, пожалуйста, багор!

— Брось! — скептически машет рукой председатель сельсовета. — Спятил, что ли, Василий Кириллович?

— Нет, не спятил, а очень даже в своем уме, — с вызовом отвечает тот. — Багор, пожалуйста, — обращается он к сидящим в лодке и начинает раздеваться.

Хмыкнув, председатель сельсовета с демонстративным безразличием пожимает плечами.

— Ну, дайте ему багор, если просит…

Лодка подъезжает к берегу, участковый выпрыгивает на песок, и Дробанюк следит за каждым его движением, стараясь не упустить удобную минуту для разговора. А Оберемченко в трусах семейного покроя — голубых, с розовыми цветочками, почти закрывающих колени, вызывая жалость своей худобой, решительно входит с багром в воду. Трусы сразу же окрашиваются в какой-то странный цвет, а розовые цветочки превращаются в подобие чернильных клякс. Тут глубоко, уже в метре от берега почти по грудь, и орудовать багром тяжело. Но Оберемченко, напрягаясь изо всех сил, отчего ключицы у него выпирают так, будто вот-вот вылезут совсем, упрямо продолжает шарить им, ощупывая дно метр за метром.

— Да передохни хоть! — не выдерживает председатель сельсовета, глядя на эту изнуряюще неравную борьбу человека со стихией.