Голубая ниточка на карте

Камешек пригрелся на ладони. Лежит, молчит. Да нет, не молчит. Рассказывает ему о том блаженном состоянии, которое, к сожалению, быстро кончилось. А камешек запомнил и хранит его в себе. Опять спрятал в карман. Вздохнул.

Шур всё гонит и гонит от себя одно воспоминание. Но от него никуда не денешься. Оно всё время с ним. В нём.

Это было на дискотеке. Каждый вечер с десяти до одиннадцати на корме средней палубы устраивали для молодёжи дискотеку. Шур не ходил. Танцевать стеснялся. А тут вдруг пошёл.

Оська с Лилией стояли на палубе. В темноте. Он стал рядом. Лилия говорила громко и понятно:

— Скажи, ну зачем нам, молодым, всё это? До того надоело слышать одно и то же. В зубах навязло. Уши вянут.

Оська тихонечко трогал струны гитары. Чувствовалось, что аккорды поддакивали Лилии. А она продолжала:

— Да, они воевали. Они добывали нам нашу счастливую жизнь. Но сколько можно об этом талдычить?! Неужели они не понимают, что нам это не интересно? У нас своя жизнь. Свои заботы, наконец.

— Интересно, какие у тебя заботы? — съязвил Оська.

— Мало ли! — фыркнула Лилия.

— Вот именно мало. Но не в этом суть. Шпарь дальше. Развивай, так сказать, мыслительные способности.

Лилия, не почувствовав подковырки, закусила удила:

— Они своё отжили. И нечего нас учить. Мы будем жить так, как хочется нам, а не так, как они прикажут.

Гитара поддакнула.

— Доживали бы мирно, — не унималась Лилия. — Нет, не хотят. Им кажется, мы их не уважаем.

— А ты разве уважаешь?

— Да ну тебя, — Лилия улыбнулась.

Шур почувствовал это в темноте. Он думал: откуда у неё эти мысли, эти слова? Ведь не её личные они. Слышала где-нибудь от кого-нибудь. Но говорила очень искренне, очень убеждённо. Правдиво. Гитара поддакивала не зря.

— Им в их годы ничего не надо. Сиди и вяжи. Чего ещё? Так нет…

Гитара молчит. Почему Оська не спросит, откуда она знает, что им надо в их годы? Ведь она старой ещё не была. Но он молчит.

— Ты что, не согласен?

«Дзинь», — сказала гитара.

А что она подтвердила — согласен или нет? Но Оська уточнил словами.

— Да нет, не возражаю. В сущности, ты меня же перепевала. Только другими фразами.

Лилия замолчала.

— А твоя бабуленция — молоток. Не ценишь.

— Не прощу ей! — взвизгивает Лилия.

Топ-топ-топ… Это Шур со всех ног от них дальше, дальше, дальше, чтоб не слышать таких слов. Чтобы продолжать думать о ней так же, как раньше думал.

Он хочет забыть этот разговор. И не может. Неужели у неё нет на плечах головы? Где она? Куда делась? Фанера и та понимает. Может, выбросить камешек в Волгу? Но ладонь всё сильней и сильней сжимает его.

Сегодня рано утром прибыли домой. А сейчас уже вечер. Шур стоит у парапета и смотрит на Волгу. Весь день тянуло к ней, как никогда в жизни. Но было тысяча дел. Только сейчас вырвался.

— Здрасьте… Здрасьте… Здрасьте…

И тут и там новые знакомые с «Волжанина». Только утром расстались, а сейчас снова увиделись. Значит, и они тоже соскучились по Волге. Ходят, стоят, смотрят.

По волнам мимо Чебоксар скользит теплоход. Белый четырёхпалубный красавец. Идёт легко, будто это ему ничего не стоит, будто почти невесомый. Это издали так кажется. А Шур-то знает, сколько там работает людей, чтобы он двигался так легко. И ещё знает: сколько он на себе несёт всякого груза. Видимого и невидимого. Сколько любви и ненависти. Сколько радости и грусти. Сколько смеха и слёз. А кажется — ничего не весит.

Мысли бегут, бегут. Интересно, а ночью ходят люди на Мамаевом кургане или нет? Конечно, к «Родине-матери» можно пройти, а вот Зал Воинской славы открыт ли ночью? Мысли бегут, бегут…

Сегодня глянул на карту, которая висит у них дома на стене, а Волга тонкой голубой ниточкой вьётся по России. А сколько в этой голубой ниточке всего?! Разве может хватить одной ребячьей головы и одного сердца, чтобы это всё вместить?!

Вдруг вспомнилось: один раз утром вышел на палубу и остолбенел. Шуру показалось, что Волга… остановилась. Это было так странно… так страшно… Тут и там без движения стояли на ней суда. Оказалось, они пережидали туман. А он, белесовато-голубой, нежный, так и льнул к воде. Ему не хотелось от неё отрываться. А когда отрывался кусками, то Волга казалась мохеровой, будто её расчесали железным гребнем, каким расчёсывают вязаные шапочки, чтобы пушистее были.

Ещё вспомнилось, как нынче утром сходили с теплохода. Шур был прав. Магазина запрягла и Кима, и Веснушку. Они таскали её рыбу, семечки, синенькие перчики и ещё неизвестно что. Они по несколько раз возвращались на судно, чтобы всё перетаскать.

И ещё вспомнилось, как дружной парой ушли в город Лия с Оськой. А Лилии Оська только издали махнул рукой. А та ему не ответила. Отвернулась даже.

Послезавтра в школу. Значит, ещё целый длинный завтрашний день и ночь и сегодняшний вечер и ночь он не увидит… Лилии. Только… послезавтра… Ну и что?.. Увидит и… что? А… ничего… За Шуровой спиной знакомо шумят родные Чебоксары.