Голубая планета

Подгайный вопросительно поглядел на Петра Петровича. Его, видимо, насторожил тон, каким были сказаны эти слова, выражение лица, на котором отражалась решительность.

— А… вы? — тревожно спросил Игорь.

— Я иду к реактору, — просто сказал Петр Петрович.

— Нет, нет, — Игорь прижал к себе согнутые в локтях руки и двинулся вперед. — Это сделаю я.

Что-то теплое и любовное промелькнуло в глазах Петра Петровича, но он тут же нахмурил брови, отвел взгляд.

— Что значит «нет», товарищ Подгайный? — подчеркнуто холодно промолвил он. — Начальник экспедиции — я. Приказываю немедленно занять свои места!

Пришлось подчиниться. Хмурясь, Игорь без пререканий полез в надувной лежак. Надя уже была на своем месте.

Надевая защитный костюм со свинцовыми прокладками, Петр Петрович старался припомнить план энергетического комплекса, чтобы наметить свои движения в нем. Движения должны быть быстрыми, точными. Ведь каждая лишняя минута пребывания в зоне радиации уменьшает и без того ничтожные шансы на спасение.

Петр Петрович хорошо знал конструкцию реактора, установленного на ракете. Количество энергии, которую производит его котел, регулируется тормозными стержнями из гафния. Когда эти гафниевые стержни поднимаются вверх, то есть удаляются из уранового «топлива», — реакция усиливается; когда они опускаются, преграждая путь нейтронам, реакция в котле стихает. Положение тормозных стержней регулируется автоматическим предохранительным механизмом. Электромагнитные тиски прочно удерживают стержни на том или ином уровне. Ток к тискам идет от генератора, который, в свою очередь, работает благодаря реактору. Получается замкнутый круг: действует реактор — работает генератор, сила тока сжимает электромагнитные тиски, которые удерживают тормозные стержни, и этим дают возможность работать реактору.

Итак, задание понятно: надо разрубить этот замкнутый круг, и реактор остановится, застынет. Разрубить… Но где? Вывести из строя генератор — это тяжелое повреждение. Лучше перерезать кабель высокого напряжения. А он так расположен, что достать его нелегко. И именно этот нерв и надо прервать. Он воспользуется портативным сварочным аппаратом. Таких приборов на ракете два — на случай неожиданных повреждений, в том числе и от метеоритов. Но на этот раз Петр Петрович не будет сваривать, а наоборот — будет рассекать. Резанет по кабелю — и готово.

Он оделся в защитный костюм. Затуманенным взглядом окинул кабину и, преодолевая страшную тяжесть, отодвинул толстый прозрачный люк, чтобы войти в энергетический отсек. Люк за ним закрылся.

Хотя он все продумал, рассчитал и был готов к наихудшему, однако не мог предвидеть, что возле реактора его свалит не радиоактивность стержней, а нестерпимая жара и ужасное ускорение. Не знал, что перережет кабель, напрягая последние силы, уже погибая. Он помнил лишь одно: это нужно сделать, во что бы то ни стало!

Если бы кто-нибудь заглянул в отсек, то увидел бы на лице Петра Петровича болезненно трагическое выражение, которое как бы говорило, что он узнал что-то очень тайное и очень важное…

Но никто из членов экипажа не мог сейчас подняться. Нарастающее ускорение с огромной силой прижало их к лежакам.

Надя мысленно разговаривала с дедом-астроботаником. «Не надо, дедушка, сокрушаться. Мы же не присыпаны землей, мы будем вечно летать среди звезд. Видишь, как они роятся вокруг…» А Игорю снилось, что он попал под реактор, и вся многотонная бетонная защита давит ему на грудь.

Перед глазами у него танцевал серебристый серпик на темно-коричневом фоне, сердце билось, точно птица в силках, и он шептал: «Венера… Венера…»

ПИСЬМА В ПРОШЛОЕ

Письмо первое

Милый дедушка!

Может, хоть на бумаге вылью свою тоску о Петре Петровиче. Он погиб, останавливая реактор. Очевидно, сила ускорения прижала его к сердечнику двигателя, и под собственным весом раздавилось его сердце, произошли кровоизлияния… Это был настоящий человек! Кристально чистый, сердечный, золотой человек. Игорь плакал. Чтобы сдержаться, он кусал себе губы. Не уберегли… Потеряли… Какая жестокая и неумолимая смерть. Неужели человечество ее никогда не переборет?

Прошло больше года, как мы стартовали. Больше года в ракете! А сколько же прошло на Земле! Игорь утверждает, что много, очень много. Он прочитал мне целый курс по теории относительности, и я теперь хорошо знаю, что на телах, которые движутся в тысячи раз быстрее, чем Земля, время проходит совсем иначе — медленнее. Год нашего полета равен примерно 50–70 земным годам…

Это так, но все-таки оно не укладывается в моем сознании! Когда мы прощались, тебе было шестьдесят пять. Неужели ты, дедушка, уже не встречаешь розовых утренников и не слышишь журчание горного ручья! Игорь доказывает, что если бы мы попали на Землю, то увидели бы новое поколение…