Голубая роза. Том 2

– Именно так. Нам всегда казалось, что самое главное – найти общий язык с клиентами, чтобы впоследствии в диалоге с ним и между собой использовать в речи термины, наиболее привычные для его уха. – Он взял файлы из рук мистера Каффа. – Мы изучим содержание этих папок за тем столиком. После того как проверка будет закончена, мы с партнером все обдумаем. А потом, сэр, мы вернемся за дальнейшими инструкциями.

Они неторопливо прошли через кабинет и заняли два соседних стула с ближайшего ко мне края стола, выставив передо мной две одинаково широкие, одетые в черные костюмы спины. Они положили шляпы по бокам, а файлы между собой. После нескольких безуспешных попыток отвести взгляд я поднял трубку и спросил секретаря, кто, если таковые были, звонил мне за этот промежуток времени и какие встречи назначены на утро.

Мистер Клабб открыл папку и наклонился вперед, чтобы рассмотреть верхнюю фотографию.

Моя секретарша проинформировала меня о том, что звонила Маргарита и интересовалась состоянием моего здоровья. Спина и плечи мистера Клабба вздрогнули от того, что я расценил как шок отвращения. Один наследник был назначен на два часа дня, а в четыре прибудет загадочный джентльмен. По их делам узнаете их, и миссис Рэмпейдж продемонстрировала свою старательность, спросив, не желаю ли я, чтобы в три она соединила меня с Грин-Чимниз.

Мистер Клабб сунул какую-то фотографию под нос мистера Каффа.

– Думаю, нет, – сказал я.

– Что-нибудь еще?

Она рассказала, что Джиллиган выразил пожелание побеседовать со мной с глазу на глаз – в смысле без Скиппера – как-нибудь попозже утром. До меня донеслось бурчание за столом.

– Джиллиган может подождать, – сказал я, а бурчание, такое многозначительное, как я тогда подумал – из-за смятения и сочувствия, стало громче и оказалось радостью и весельем.

Они хихикали и даже пофыркивали!

Я положил трубку телефона и сказал:

– Джентльмены, ваш смех нестерпим.

Потенциальный эффект этого замечания потонул во взрыве непристойного хохота. Я уверен, что в этот момент я что-то утратил... какое-то измерение моей души... элемент, похожий на гордость... похожий на чувство собственного достоинства... но тогда я не мог сказать, была ли эта потеря к добру или нет. В течение какого-то времени, фактически невозможно долго тянувшегося времени, они находили причины для смеха, рассматривая чертовы фотографии. Мои редкие попытки утихомирить их проходили незамеченными; они передавали карточки друг другу, некоторые отбрасывали в сторону, а к другим возвращались во второй, третий, даже четвертый и пятый раз для внимательного рассмотрения.

Наконец фермеры оглянулись назад, издали несколько ностальгических смешков и вернули фотографии в папки. Они все еще вздрагивали от вспомнившегося веселья, еще вытирали счастливые слезы с глаз, когда прогулочным шагом, ухмыляясь, подошли ко мне и кинули файлы мне на стол.

– Ах, сэр, какие удивительные переживания, – сказал мистер Клабб. – Природа во всем ее романтическом великолепии, если можно так выразиться. В высшей степени стимулирует, хотелось бы добавить. Верно, сэр?

– Я не ожидал, что это вызовет у вас смех, господа, – проворчал я, запихивая непристойные снимки в ящик, чтобы больше не видеть их.

– Смех – часть стимуляции, о которой я говорю, – сказал он. – Если мой нюх не обманывает меня, что, впрочем, наверняка когда-нибудь произойдет, нельзя не почувствовать некоторого возбуждения, глядя на эти фотографии, не так ли?

Я отказался отвечать на это пошлое замечание, но почувствовал, как кровь прилила к моим щекам. Опять появились слизняки и личинки.

– Мы все братья по крови, – сказал мистер Клабб. – Помните мои слова. Неразделенный стыд отравляет душу. А больно бывает только в первые секунды.

Теперь я не мог ответить. Отчего это больно только в первые секунды – от осознания, что я рогоносец, от моей постыдной, необъяснимой реакции на фотографии или от ужаса перед этими парнями, знающими, что я сделал?

– Вам это непременно поможет, сэр, повторяйте за мной: больно бывает только в первые секунды.

– Больно бывает только в первые секунды, – произнес я, и наивная фраза напомнила мне о том, что они, в конце концов, всего лишь фермеры.

– Говорит, как ребенок, – сказал мистер Клабб исключительно раздражающе, – с интонацией и ударениями, выражающими чистейшую невинность.

А потом он вдруг все поставил на свои места, спросив, где можно найти Маргариту. Не упоминал ли я некоего места за городом под названием Грин?...