Голубая Саламандра

— Ты, как вестница Гекры: исчезаешь, появляешься печальной тенью — мол не ждите добра. Могла бы предупредить, уходя.

— Я не знала, что задержусь. Хотела уединиться, обдумать вчерашний разговор.

— И обдумывала целую ночь, забыв, что о тебе тоже думают.

Кени снова наряжал вас утопленницами? Разыгрывали этот мерзкий спектакль?

— Я встретила Данэ…, — Эвис отвела взгляд, терзаясь предстоящим объяснением. Солгать или умолчать она не могла.

— Значит, Дана. Стоит несчастному скульптору на минуту покинуть дом, как он непременно встречает тебя. Днем и ли глубокой ночью. Истинно невероятные совпадения! Мистика! Что же вы делали? Обсуждали какая форма больше угодит потомкам? Или как два невинных чада любовались друг другом, не рискуя зажечь свет?

— Мы любили друг друга. Да! Не смотри так! Я сама пожелала и не о чем не жалею.

По мере осознания ее слов лицо Грачева краснело от ярости. Он сжал ее запястье и вдавил сквозь зубы ругательство. Его значения хронавт почти не роняла, но все же испытала такую немилосердную боль, что из глаз потекли слезы. Она вырвала руку из железных пальцев, молча и гордо прошествовала в дом.

Бросив на Эвис тяжелый уничтожающий взгляд, Грачев снял со стены копье и направился в лес.

«Чего давно следовало ожидать», — заключил он, вспоминая ее невыносимо фривольную манеру общения даже с мало знакомыми людьми. С Бамбукового города, а может еще с Аттлы он начал привыкать и пожалуй не замечать этого. Тогда мнилось, что за ее рискованной раскрепощенностью, непринужденной простотой присутствует вполне реальная грань, до которой она позволяет себе нравиться другим и быть в отношениях едва ли не чуть больше дружеских, но которую не по силам преодолеть никому. Грачеву это иногда импонировало. Он приходил в тихий восторг, когда хронавт осаждала незадачливых воспылавших чувством ловеласов одним пронзительным взглядом. Но теперь?!

«…пожелала сама, ни о чем не жалею!» — еще раз пережив ее слова, он прислонился к шершавому стволу сосны и представил, как она, ОНА! Целовала аотта, как ее гибкие ноги оплетали его, а губы шептали словам любви. Желчный ком заслонил место воздуху. Он хотел бежать к обидчику, схватить его, трясти изо всех сил и орать. Но тут же понял, что и слова не сможет произнести при виде улыбчивого измученного лица Данэ.

Постепенно здравый смысл возвращался к нему.

— Я не мальчишка. Не мальчишка, черт возьми, чтобы течь соплями по юбке! — произнес он и вонзил копье в землю. — Хватит играть роль бессменного любовника. Я воин, всего лишь увлекшийся сном. Я вызвался помочь ей, уберечь от всякой дряни. И сделаю это по чести. Вот так.

Скрестив ноги и шумно выдохнув, он сел на траву. Туман рассеивался. Виднелись клочья мутно-голубого неба. На скалистую вершину утеса упал солнечный свет. Грачев сидел, прикрыв глаза вслушиваясь в свои мысли и чувства, отбирая приятные и изгонял низкие. Он вспомнил путешествие через Ильгодо, северные и южные горы, когда они были только вдвоем, и только двоим им светило солнце. Двоих манили звезды. Вспоминал он ушедшее без сожаления, с некоторой стоической покорностью, рассуждал о сегодняшнем дне и заглядывал вперед Он подумывал, что не далек момент, когда им придется проститься навсегда. А это будет намного больнее, чем видеть ее в объятиях другого, но счастливую.

«Раз больнее», — отметил он, — «значит я эгоист не до мозга костей. Просто слишком ею дорожу. Что ж, это понятно и приемлемо. Я все же сильный человек». — последняя мысль прозвучала особо весомо и твердо.

Потом он встал, неторопливо очистил копье от липкой черной земли и зашагал к жилищу Хетти, с трудом подбирая слова под замутненные чувствами мысли.

— Жаль, что так… Прости, — Андрей положил возле ее руки три голубых цветка. Эвис смотрела на него с острый вкусом сожаления, не решаясь что-либо ответить.

— Ты вольна в своих поступках. Бесконечно вольна. Прости только за дурацкий взрыв.

— Если бы ты принял всем сердцем, что говоришь. Ты увидел в моем распутстве какую-то преступную измену. Не надо так. Я никогда не обещала быть только твоей, как женщина. Да и не хорошо обещать то чего не готова исполнить. В мое время люди научились не сгорать от ревности, а желать друг другу счастья.

— Пойдешь сегодня к нему?

— Нет. Я хочу быть с тобой. Грачев удовлетворенно кивнул.

— Верности в любви я не ждал, тем более от тебя. Плевать, что меня это бесит. Пройдет. Тебе тяжело со мной. С моими нормами, чуждыми принципами… Между нами пропасть лет. Я совсем другой. Быть может какой-нибудь кроманьонец в глазах тех же аоттов. Однако я властен над собой, и, будь спокойна до принципа собственника не опущусь. Ты слишком дорога мне. А я тебя часто считаю неразумной девчонкой. Об остальном умолчу, — он вложил ей в ладонь букет, потом легко поцеловал сжатые пальцы.

— Ты мой ангел-хранитель. За все, что ты сделал для меня, благодарность не может иметь меры. Я только клянусь быть тебе верной подругой во всем, до конца наших дней.