Голубая Саламандра

— Для увлеченных людей время всегда в дефиците, — безразлично согласился Андрей. Он небрежно вырисовывал нити такелажа под дутым остовом воздушного корабля, воспользовавшись салфеткой и трехцветным карандашом, ожидая, когда его новый знакомый поведает обещанное «любопытное».

— Скажите, вы художник?

— Нет, — Грачев отложил рисунок и глотнул из запотевшего бокала. — Лишь в каком-то роде… А вы, я понял, ученый?

— Я не занимаюсь наукой. Я — уфолог. Знаете, почему я так противопоставляю? Уфологии чужда точность, исчислимые величины, даже какие-нибудь раз и навсегда застывшие понятия. Она нечто среднее между отрешенной от дел земных философией и подлинным искусством. Если бы вы спросили художник ли я, то я ответил бы созвучно вам: «В каком-то роде».

— Я думал, уфология не занимается ничем кроме сомнительной статистики.

— Стоп! — Вальский предостерегающе поднял палец. — Мы не занимаемся статистикой, хотя обращаемся к ней. Возможно, вы не поймете меня, и будете думать как заблуждающееся большинство, но вот что я скажу… Уфология уже сейчас делает серьезные, весьма серьезные выводы и создает стройные всеобъясняющие теории. Уфология — это мировоззрение. Новое воззрение на мир, на человечество, на его культуру и на его возможный потенциал в этом мире.

— То есть нечто похоже на алхимию средневековая?

— Алхимия древнее египетских пирамид. Если же брать ее средневековый излом, то можно утверждать: она самая явилась истоком нашего прогресса. Но не будем блуждать в веках. Скажите, Вы знакомы с посланием Внеземного разума?

Грачев в служебном порядке был посвящен в сообщения, полученные Советом Европы и некоторыми правительствами года три назад. Смысл, или лучше сказать состав тех посланий казался противоречивым и хаотичным, будто некий параноик, овладевший кодовым передатчиком, поспешил самовыразиться. По существу они не несли никакой логики и вряд ли имели конкретную цель; набор слов, предложений, взаимоисключающих советов. Даже всесторонний анализ, предпринятый МСОСБ, не прояснял ничего. Источник остался необнаруженным. И те, кто утверждал, что Земля вновь имеет дело с Высшим разумом, пожалуй, выглядели не предпочтительнее говоривших: «здесь всего то остроумная шутка».

Сам Грачев допускал, что информация на уровне правительств не обязательно есть розыгрыш, не исключая связи этих событий с двумя таинственными предсказаниями катастроф, парадом НЛО над Бирмой, даже марсианским Сфинксом и многим другим. «Всякое возможно, — нужно уметь быть над этим всяким» — часто вспоминал он излюбленный псевдоафоризм, Филипса и думал, что немаловажное наследие ушедшего века — скептика, владеет умами, порой вопреки фактам. На его взгляд было разумнее оставаться над версиями, а значит предполагать многие возможности и холодно взвешивать их.

Разговор с господином Вальским мог оказаться полезным и Андрей, продолжая разыгрывать удобную роль недоверчивого спорщика, ответил:

— Да, мне известны эти шедевры, квинтэссенция звездной мысли.

— Надеюсь не только из прессы? — осведомился уфолог, стараясь не замечать наигранную иронию Грачева.

— Мне удалось ознакомиться с текстами и комментариями к ним. Но к чему вы об этом?

— Вы хотели сказать, «глупыми текстами»? Они действительно выглядят так. В них нет никакого шифра, как пытаются представить некоторые, любящие видеть сложность во всем, мозги. А я понял их смысл сразу. Глупо то, что человечество, располагая неопровержимыми доказательствами близости контакта, все еще чванливо решает вопрос, оброненный глупцом: «Одиноки ли мы во Вселенной?». Я говорю вам о контакте глобальном, не тех случайных, для нас необъяснимых явлениях небес, о которых привык слышать каждый. Говорю о контакте, как о широком соприкосновении двух или нескольких цивилизаций, может быть их столкновении.

— Оказывается, уфология смелая наука. Не слишком ли скоропалительны такие выводы? — Грачев слегка отстранился от клубов табачного дыма выбрасываемого с шумом разгоряченным собеседником. — Почему вы убеждены в близости контакта? Он мог состояться тысячи лет назад или еще через тысячи лет, после того как мы сидим здесь.