Голубая Саламандра

Близился последний шаг Солнца. Остановившись у полки, Эвис бессмысленно перебирала обтянутые сафьяном свитки, читала тесненные названия книг. После ухода Тарга, будто душная пелена спала вокруг. Поглядывая на дверь, за которой слышались шаги стража, она размышляла над словами жреца, и все больше в ее душе вскипал мятеж. Еще никто и никогда не посягал на ее свободу, не угрожал и не пытался так грубо подчинить ее волю. Для Эвис это было неведомое чувство, похожее на медленно проникающее в грудь острие; оно порождало возмущение, гнев, жажду борьбы, то было готово вылиться слезами отчаянья.

Она снова вернулась к окну и осмотрела поверхность стены: два десятка метров гадкой кладки с узким карнизом и плавными обводами нижних этажей не оставляли никаких шансов на успех. Разрезав простыни, шелковый балдахин, превратив их в длинную веревку, она бы могла воспользоваться и этим путем. Но, даже если она достигнет земли, то верно искалечится. У нее не будет возможности уйти незамеченной из огражденного стеной храмового двора. Нет, путь через окно казался настоящим безумием.

Она легла на постель, снова подумала об Андрее. К счастью, ей не пришлось видеть людей, оставленных его убить: она была уверена, что Грачев сумел добраться до святилища Асты и рассказать о случившемся Норну. Но чем больше она размышляла над его вероятными действиями, тем сильнее ее пронимала тревога. Она знала: он ни на минуту не смирится с тем, что произошло. Вопреки своей, часто провозглашаемой стратегии «разумной осторожности», он был склонен к рискованным и непредсказуемым действиям, — в этом она убедилась еще в первый день, при мистериях Тиомах; убеждалась и потом, когда Андрей, вспылив на подвыпивших аттлийцев, снова был готов пустить в ход оружие. Наконец, он мог начать ее поиски отнюдь не из дома Асты, а ворвавшись к Абаху и требуя от того невозможного.

«Вестница — Гекра!» — произнесла Эвис. — «Пусть он лучше не знает, где я! Остуди его пыл! Пошли терпение! И дай мне силы скорее вырваться отсюда!»

Уже стемнело. Она не стала зажигать свечей, уткнувшись лицом в подушку на широком, покрытым холодным атласом ложе, Эвис еще глубже прочувствовала одиночество. Единственным близким существом на тысячи лет был ей Грачев. Поначалу сама удивляясь себе, она ощутила это во всей волнующей гамме. До горячего томления в груди ей хотелось его сильных рук, хотелось заглянуть в его строгие серые глаза, слиться с ним в жадном поцелуе и благодарить его за то, что он есть. Но его рядом не было, она не представляла, где он теперь и какие муки одолевают его самого.

Эвис встала, заломив руки, подошла к окну. Свет звезд, соленый ветер вольных просторов моря струились за стеной. Над холмом уже всходила Луна, и ее серебряный отблеск лежал на белом камне зданий, водах реки. Недосягаемо далеко казалось святилище Асты, заметное тусклым огоньком на другом берегу. Постояв еще немного, хронавт зажгла свечи и ударила в повисший на цепочках бронзовый диск.

Она не предполагала, что ее судьбу в этот час пытаются определить многие. Верховный жрец, засидевшись дольше обычного на террасе, смотрел на звездное небо и рассуждал над словами жрицы. Он не разделял опасений Кефры, ибо знал круг тех страстей, — были ли они человеческими или навеяны изменчивой волей богов. Он успел убедиться, что вечные научились лгать еще раньше людей, и, может, поэтому никогда не спешил, а чаще бездействовал вовсе. Вряд ли были правы утверждавшие, что хитрец Тарг своей тайной властью повелевает миром наравне с богами, — его воля, словно Камень Прародителя, оставалась покойной и безучастной даже в дни потрясений; все будто происходило само собой, но почему-то вокруг нее.

Кефра же, расставшись в сговоре со служителем Лои, нервно расхаживала среди красных колонн и повторяла: «О, боги! Избавьте нас от нее! Атт! Неужели ты потерпишь на своей земле нерожденную? Разве мы не страшимся времени, когда числа не зачаты?! Покарай ее, Цио! Твое сердце из глаз — приметь и уведи ее! Уведи за собой! Скорее!».

В то время Грачев, распрощавшись с Этархи до утра, таился в зарослях с южной стороны великого Дома и вслушивался в разговор двух аттлийцев, к которым позже присоединился сутулый, хромоватый жрец. Поначалу он был раздосадован, что эти люди появились здесь так некстати. Но когда он прослышал, что подошедший жрец должен тайком проводить заговорщиков к Ардее, по их убеждению заточенной в этих стенах, он едва сдержал возглас и, весь обратившись в слух, подкрался ближе.

Звон гонга растаял. Через минуту дверь отворилась. Эвис узнала сторожившего ее воина: он находился в числе кавалькады, сопровождавшей от берега моря, а это означало, что Тарг старался не посвящать в свою маленькую тайну других.

— Ты один? — спросила хронавт. Она держала серебряную чашу с вином, глаза ее игриво блестели.

Оглянувшись, тюремщик кивнул.

— Войди. Не бойся меня.

— Ты же не тень Атта… — он настороженно вошел, — … тебя бояться мне ни к чему.

— Тень? Разве бесплотная тень опаснее женщины? Я не Ардея. Верно?

— Не знаю.