Голубая синица

— Поднимись-ка, Анюта, на лесенку, посмотри с высоты, что там у нас получается, — близоруко щурясь из-за стекол пенсне, говорил ей Анатолий Владимирович. И Анюта откладывала в сторону кисти, поправляла запачканный красками черный сатиновый халатик, забрасывала за спину длинные косы и бойко карабкалась на самую верхнюю ступеньку стремянки, откуда придирчиво осматривала растянутое на полу полотнище занавеса, на котором подсыхали контуры сказочных горных козлов, и замирала в восторге…

Сделать все своими руками и увидеть на сцене в свете юпитеров — большая радость. Радовало даже как будто самое простое дело — подготовка «ночного неба». Ну что тут особенно интересного? В картоне прорезали звезды. Потом картон закрашивался сажей, а с обратной стороны прорезанные звезды заклеивались разноцветной бумагой. Листы картона соединялись в сплошной щит, за которым устанавливался свет.

Как же красочно вспыхивало наше замазанное сажей небо! Красные, зеленые, голубые, золотистые звезды загорались на нем празднично и радостно.

Все это будоражило чувства, фантазию. Хотелось творить.

Тогда у меня и появились строчки о скрипке, которая «жалобно плачет где-то вдали, сердце мое надрывает тоской…»

Что это была за тоска? О ком или о чем? Я, наверное, и сама еще этого не понимала. Она была навеяна чужими переживаниями, чужими стихами. Но Анатолий Владимирович загорелся желанием инсценировать мое «творение».

И вот мы снова готовимся к постановке. Ночное небо, огромная луна, камыши, белоснежные лебеди, «плывущие» по озеру. За сценой рыдает скрипка, а я, совсем еще девчонка, в легкой белой тунике с обнаженными тонкими руками, рассказываю зрителям о своей тоске…

Прошли годы… Далеко осталось детство…

Но, может быть, потому я и не расстаюсь с детьми, что кто-то отдавал мне в моем детстве свое сердце, свои сказки?..

Путешествие в юность

Держу в руках письмо из города моей юности от незнакомой девушки, студентки педагогического института, члена кружка «Эврика», который занимается исследованиями, поисками, изучением творчества писателей Прииртышья…

И вот уже забыты мой возраст и старческие болезни… Я снова пятнадцатилетняя мечтательная девчонка, опьяненная красотой и мощью Иртыша, стою на палубе старенького парохода. Слышу ровное биение мотора, и оно кажется мне биением сердца великана. Ощущаю на лице водяные брызги. Бурлит вода. Бьется за кормой, пенится. Лопасти колес увлекают меня все дальше от родного Урала.

Вот и он, новый город с таким сказочным названием: Семипалатинск. Насквозь продутый степными ветрами, он поблескивает навстречу мне минаретами мечетей. Здесь в 1923 году я нашла свою судьбу. Решение было твердым и неизменным: хочу быть учительницей!

Мрачноватые своды бывшей учительской семинарии. Шумная студенческая братва… До сих пор помнятся они, мои сокурсники по педагогическому техникуму. Подружка моя, хохотунья и певунья, Мария Махина, всегда добрая и веселая толстушка с длинной косой. Строгая и немного чопорная Ольга Котова. Умная и красивая Анастасия Нетесова. Наш «ученый муж» Виктор Шахматов, вечно склоненный над книгой или журналом. Крепкая, как молодой груздок, румяная — кровь с молоком — длиннокосая Рая Соболева. Ершистый Николай Ильиных…

Но больше всех, кажется, запомнился Валерий Шестаков, а по-нашему просто Валька. Был он какой-то удивительно ясный и чистый парень, душа нараспашку, настоящий комсомолец 20-х годов.

Так и вижу его смеющиеся глаза, вздернутый нос и детские пухлые губы.

Большая (часовая) перемена… Валька затягивает потуже пояс, поправляет рубашку-косоворотку и подходит к нам с Марией.

— Хотите, девчата, я предскажу вам сегодня вашу судьбу?

Мы смеемся:

— Ты, случайно, не цыганского племени?

— Конечно. А вы и не знали? Ехали мимо цыгане и выронили из кибитки… Словом, слушайте!

И льются рассказы-экспромты о наших судьбах… Мария, конечно, сестра милосердия. Кем же еще ей быть с ее ласковыми добрыми руками, с ее мягкостью и отзывчивостью?

Ну а я, оказывается, в будущем талантливая актриса. Это Валька вспомнил, как я много раз принимала участие в наших студенческих спектаклях. Но приходит завтра, и он уже фантазирует по-другому:

— Ты будешь поэтессой. Вот попомни мое слово, Лида.

Славный Валька! Как случилось, что твое предсказание-шутка сбылось. Я и в самом деле не бросила с тех далеких и милых годов писать стихи…

И даже одно из них посвятила тебе. Ты его не знаешь, но мне дороги эти строчки:

Будто в давней юности
Вижу рядом снова
Парня сероглазого,
Вальку Шестакова.

Да, вижу и слышу, как ты говоришь мне:

Выращу я фрукты,
Слаще, чем на юге:
Позову на праздник
Всех ребят в округе.

В каждой алой вишне

Подарю им солнце —
Пусть в крови ребячьей
Огоньком зажжется.

— Что ж, товарищ Валька,

Я поверю в это:
Помню, был всегда он
Чуточку поэтом.