Голубая звезда

Утро следующего дня было такое же солнечное. Горячий тополь, шелестя пахучей листвой, бормотал за окном. Христофоров скромно пил чай с калачиком и читал газету, когда дверь отворилась: вошла Анна Дмитриевна. В дверях она слегка нагнулась, чтобы не помять эспри. Но и в самой мансарде, при росте вошедшей, эспри чуть не чертил по потолку воздушными своими кончиками.

- А,- сказала она, оглядываясь,- убежище отшельника. Здравствуйте, святой Антоний.

Христофоров встал и улыбнулся.

- Ну, вы тогда царица Савская. Впрочем...- Он смешался.- Я, кажется, говорю глупости. Анна Дмитриевна захохотала.

- Пожалуй, что и так. Я, во-первых, не имею намерений этой царицы, второе - у меня нет и шерсти на ногах. Дело проще:

нынче бега, я за вами заехала. Ни более, ни менее. Впрочем,- прибавила она,- мне еще хотелось посмотреть, как вы живете.

340

Она подошла к окну, на котором он вчера сидел, тоже села, сняла шляпу и еще раз обвела глазами убежище.

- В этой комнате,- сказала она,- нет женщины и никогда ее не было. По ней тоскуют стены. Хозяин пьет чай с одинокой булкой, ходит с непришитыми пуговицами и скромно чистит скромный сюртучок.

Христофоров взял порыжелую шляпу и сказал:

- Хозяин прожил так полжизни.

Анна Дмитриевна смотрела теперь в садик, залитый солнцем, задумалась. Потом вдруг встала, вздохнула и стала поправлять эспри.

- Может быть, тут и хорошо жить, в вашем скиту. Может, и надо так, не вам одним. Эх, милый вы человек, и зеркало же... ну, да уж что там...

Они спустились и вышли. Рысак ждал на улице, перебирая в нетерпении ногами - косился на кучера злым глазом; кучер напоминал истукана.

- Москва, голубушка! - сказала Анна Дмитриевна, садясь и указывая на кучерову спину.- Я ведь и сама Москва,- говорила она, когда тронулись.- Я московская полукровка, мещанка. Говорю "на Москва-реке", "нипочем", люблю блины, к Иверской хожу. Я просто была хорошенькая девчонка, когда меня продали замуж... или сама продалась. Меня отдали за такое, знаете ли, миллионное животное... Сверхъестественно миллионное. И животноесверхъестественное.

Она помолчала.

- Я ко всему приучена, голубчик. Всем развращена, чем можно,- и людьми, богатством, хамством. Теперь муж мой умер. Мне и говорить-то о нем нельзя.

Она вдруг засмеялась - холодно и резко.

- Он меня бил. Вы знаете? Случалось. Я запудривала синяки. Христофоров сбоку, с удивлением взглянул на эту статную, темноволосую женщину. Она поняла и улыбнулась.

- Ах, дитя, не ищите. Теперь сошли. Когда рысак, пенясь под жарким солнцем, мчал их за Триумфальной аркой, среди зелени к Петровскому парку, она спросила:

- Нравятся вам два небольших слова: "Тайное горе. Тайное горе"?

Христофоров опять на нее взглянул и тихо ответил:

- Да. Очень нравятся.

Она слегка хлопнула его перчаткой.

- Так. Ну, вот и подъезжаем,- перебила она.- Теперь мы направимся с вами в некую клоаку, называемую азартом, игрою и прочим. Здесь посмотрим жалкий человеческий род и себя покажем.

Рысак взял налево и понес по молодой аллее; круглые солнечные пятна трепетали под деревьями; по тротуару спешило человечество. Завиднелось аляповатое здание с группами коней на фрон

341

гоне - к нему беспрерывно подходили, подъезжали на извозчиках, автомобилях, собственных лошадях. Христофоров никогда здесь не бывал. Выйдя из коляски, поднявшись к вестибюлю, миновали они турникет,- и тут гудящая, бурливая толпа затолкала его, ошеломила. Только что кончился заезд. Из амфитеатра спешили в залу, к окошечкам касс, записываться на следующий. Посреди залы, у столиков, захватившие места счастливцы пили чай, воды, коньяк.

Потолкавшись, прошли они в ложу. Открылся вольный свет, голубой воздушный, простор,- а у ног накатанная полоса, уходившая вдаль плавным эллипсом. На легоньких двухколесках проезжали по ней наездники в шутовских полосатых куртках, кепи и очках. За далеким забором виднелись здания вокзала, дома, сады Москвы, и золотисто переливал купол Христа Спасителя.

- Здесь,- сказала Анна Дмитриевна, оглядываясь,- всякие низы, шваль; а можете увидеть и художника, врача и адвоката. Это затягивает.

- Вы тут часто бываете? - спросил Христофоров. Она улыбнулась.

- Нет, да я-то не особо...- Она вынула часики и взглянула.- Что же Дмитрий Павлыч не едет? Это он у нас любитель всяких таких штук,- прибавила она.

Иная интонация послышалась здесь Христофорову. Точно тень пробежала по ней. Она замкнулась, но была спокойна.

- А, вон видите - Ретизанов! Она приложила к глазам лорнет.

- Гуляет под руку с высокой барышней... Лабунская, одна танцовщица.

В это время в ложу вошел Никодимов. Он был свежевымыт, подобран, несколько бледен и оживлен.

- Ставьте на Кругом-шестнадцать,- сказал он Христофорову, поздоровавшись и поцеловав руку Анне Дмитриевне,- лошадь верная. Селима играет ее, я тоже.

Темные глаза его, сколько могли, выказывали возбуждение.

- Селима живет с Хохловым и все знает. Хохлов нарочно ее темнил, а теперь зарабатывает. В публике никто этой лошади не понимает. Выдача будет по тысяче.