Голубая звезда

Через минуту странная пара удалилась. Альдо поднялся к себе, чтобы развернуть и прочесть послание. Оно оказалось лаконичным: «Я должна покориться воле отца и нести свою кару. Но люблю я только вас, хотя теперь вы мне вряд ли поверите...»

На какое-то мгновение сердце Альдо забилось сильнее, быть может, от радости... и от смутной надежды. Но память не унималась: перед глазами его по-прежнему стояла сцена прошлой ночи – Анелька лежит на канапе и смотрит на Фэррэлса, улыбается Фэррэлсу, отдается Фэррэлсу...

Сунув бумажку в карман, Альдо попытался отогнать мысли о ней. Это оказалось трудным делом. Слова кружились в его мозгу, и особенно гулко звучали самые прекрасные, самые дивные из них: «Только вас я люблю...» Так продолжалось несколько часов, пока он не взмолился о пощаде: не потому ли, что к сожалениям и возродившейся страсти примешивался стыд? Сэр Эрик стал жертвой гнусного обмана и недостойной комедии.

И когда Альдо оказался один в роскошном купе Восточного экспресса, летящего на полной скорости через сонные бургундские равнины, он опустил стекло и, достав из кармана единственное любовное послание Анельки, разорвал его на мелкие кусочки, которые тут же унесло порывом ветра. Лишь после этого ему удалось наконец заснуть...

Эпилог Три месяца спустя на острове мертвых...

Украшенная крылатыми львами черная гондола с охапкой роз на носу скользила по воде к острову-кладбищу Сан-Микеле. Сидя на мягких подушках малинового бархата, князь Альдо Морозини смотрел, как приближается белая ограда с павильонами по углам, опоясывающая темную густую массу высоких кипарисов.

Каждый год в день годовщины смерти мадонны Фелиции, урожденной княгини Орсини, князья Морозини убирали цветами погребальную часовню их рода, и Альдо никогда не отступал от семейного ритуала, но сегодня причина для этой поездки была и другая. Неделю назад некий цюрихский банкир переслал ему письмо: «25 сего месяца в десять часов утра на острове Сан-Микеле. С.А.». Всего несколько слов, но, прочитав их, Морозини испытал большое облегчение.

Альдо вернулся домой уже почти два месяца назад, и необъяснимое молчание Аронова тревожило его все сильнее. На посланное из Парижа ликующее письмо, в котором князь сообщал об успешном завершении своей первой миссии, никакого ответа не последовало. Он боялся узнать худшее – что какая-то беда оборвала поиски Хромого. К счастью, это было не так.

День обещал быть прекрасным. Тяжелая жара, в которой Венеция задыхалась каждое лето, после разразившейся накануне вечером грозы дала городу передышку. Вода Лагуны стала атласной и переливалась под нежаркими лучами солнца. Было ясное и безмятежное утро, тишину которого нарушали только крики морских птиц. Ведомая сильной и умелой рукой Дзиана гондола – ни за что на свете Альдо не воспользовался бы моторным катером для визита к своим дорогим усопшим – оставляла лишь едва заметную рябь на тихой воде, и, глядя, как приближается населенный мертвыми остров, Морозини вновь испытал странное чувство: будто он оказался на самом краю мира живых и плывет к небесному Иерусалиму. Сан-Микеле напомнил ему утопающие в зелени белоснежные дворцы, которыми он любовался до войны, во время своего незабываемого путешествия в Индию: они так же внезапно возникали в голубых зеркалах озер, на глади которых их отражение запечатлевалось с безукоризненной четкостью.

Гондола причалила к павильону с белыми колоннами, мраморные ступеньки которого уходили под воду; Альдо спрыгнул на мрамор, взял огромный букет и вошел на кладбище. Сторож, знавший его много лет, дружески поздоровался с ним. Морозини свернул в одну из аллей, обсаженных высокими кипарисами; между их стволами еще клубился легкий туман. Он шел мимо могил, увенчанных белыми крестами, – все они были похожи и все обильно убраны цветами. То там то сям виднелись часовни, принадлежащие знатным родам, в них усопшим был обеспечен вечный покой. А вот погребенные в могилах не задерживались здесь надолго: из-за нехватки места, хоть кладбище и было обширным, через десять-двенадцать лет останки извлекались и свозились в оссуарий.

Альдо любил Сан-Микеле; это место не казалось ему грустным. Все эти белые кресты, выступающие из разноцветных венчиков, напоминали ему большой цветник, припорошенный внезапным снегопадом.