Голуби над куполами

После завтрака Русич сделал из технической ваты тампоны и, пропитав их чайной заваркой, прошелся по волдырям Павла. Затем присыпал их порошком из меловых таблеток. Чего-чего, а этого добра было у них выше крыши.

– Ты крещеный? – поинтересовался монах.

– Да, – произнес тот после некоторой паузы. – С какой целью интересуешься?

– Ложись на мое место и закрывай глаза.

Пашка безоговорочно выполнил указания отца Георгия. Он готов был на все, лишь бы прекратились зуд и жжение.

«О Господь мой, Создатель мой, прошу помощи Твоей, даруй исцеление рабу Божьему Павлу, омой кровь его лучами Твоими. Прикоснись к нему силою чудотворною, благослови все пути его к выздоровлению. Боль отступит, и силы вернутся, и раны заживут его телесные и душевные, и придет помощь Твоя. Слава и благодарность силе Господа. Аминь», – шептал Русич над страждущим, осеняя его крестным знамением. Маска страдания постепенно сходила с бесцветного, словно оберточная бумага, лица мужчины, и он уснул, убаюканный тихим монотонным голосом монаха.

– Где вас гипнозу учат: в монастыре или в семинарии? – поинтересовался Лялин, наблюдавший за действиями батюшки. – Ушептал ты нашего буйного, прям, как Каа Бандерлогов.

– Тихий голос дальше слышен, – улыбнулся тот. – Не гипноз это, а молитва, через которую человек подходит ближе к Богу и становится недоступным для болезней.

– Даже такой человек, как этот?

– В музыке всего семь нот, а какое количество произведений сочинено! Вот и людей в мире миллиардов семь, не могут же все жить одинаково. У кого-то получается лучше, у кого-то хуже. Было бы желание жить, никого не осуждать, никому не досаждать. А ты, Юрий, себя блюди, а за грехами других смотрит Праведный Судья.

– Не могу, батюшка, – развел тот руками. – Работа у меня такая – следить за грехами других. Стало быть, я и есть тот самый праведный судья. Упрощенный земной вариант.

– Все мы под Богом ходим. Не суди, да несудим будешь, – поправил скуфейку на голове отец Георгий. – Владик, иди сюда. Будем твои раны обрабатывать.

Тот закатал штаны выше колен и уселся на скамью, что-то ворча себе под нос.

– Говорил я тебе, упрямцу: не ерепенься. Моча – мочой, а ничего целебней святой воды еще не придумано. Я вон на ней заварочку чайную настоял, чтобы цветом панацею твою напоминала…

Лялин расхохотался в голос. То, что происходило вокруг последние три дня, напоминало ему сумасшедший дом. Он чувствовал себя Алисой, по недоразумению, попавшей в Страну Чудес.

– Прошу прощения, что прерываю ваш диалог, – приложил опер руку к груди, – но не могу не поинтересоваться: где вы здесь взяли святую воду?

– Из крана в туалете, – простодушно ответил Владик.

От нового приступа смеха Юрий сполз на пол. «Как можно всерьез общаться с этими комическими персонажами?» – не давала ему покоя назойливая мысль.

Закончив обрабатывать язвы Владика, батюшка повернулся лицом к хохочущему Лялину.

– Любая вода, набранная из крана в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января с 0 часов 10 минут до 1 часа 30 минут испокон века считается чудотворной. В это время «открывается небо» и молитва, обращенная к Богу, будет услышана.

– А как вы время без часов узнаете, если даже дни отмечаете таблетками на трубах?

– Так Храм Божий рядом, – прошелестел Русич сухими губами. – Крещенский сочельник – великий праздник и единственное время, когда с колокольни можно услышать особый Водосвятный Перезвон, сообщающий мирянам о чине Великого освящения воды. Его не спутаешь ни с каким другим. Это – поочередные удары от большого колокола к малому – по семь раз в каждый.

– Ну, слава богу! – выдохнул Лялин, заподозривший окружение в слабоумии. – Не так все и запущено в нашем колхозе.