Голубятня на желтой поляне

По гребцу разбежались чёрные щели, упало весло с отвалившейся рукой, посыпались куски гипса. Часть шеи вывалилась, и открылся железный стержень.

Я перепуганно мигал несколько секунд, потом рванул через клумбы – подальше от места преступления! Не хватало ещё, чтобы меня поймали за разбивание скульптур! Как Ерёму…

Кто же знал, что этот гипсовый дурак такой хилый?

Я остановился у фонтана с чугунными цветами и каменными лягушками. Сел на край бассейна, вытащил платок с бурыми пятнами, промыл ссадины на левом локте. И подумал, что мне ещё повезло: я пострадал меньше Юрки.

А пробирка не разбилась?

Нет, вот она, целая. Искорка на месте, хотя еле видна при солнце.

Я застегнул карман…

– Травушкин!

Звонкий такой голосок. Я оглянулся. Рядом стоял вчерашний знакомый, мальчик-огонёк. Он был не в алой рубашке, а в синей матроске, но я его сразу узнал. Он улыбался. И я улыбнулся, несмотря на боль от царапин и ушибов. После всех неприятностей было так хорошо увидеть весёлого Огонька.

– Тебе письмо от Ерёмы! – Огонёк протянул свёрнутый в четвертушку лист.– Он меня встретил и говорит: "Знаешь Травушкина? Разыщи его, дело срочное, а я ковыляю медленно…"

Я сразу понял Ерёмину хитрость: он, бедный, мучится от нетерпенья, хочет скорее узнать, получилась ли искорка. А в парк, где он когда-то нахулиганил, идти не решается.

– Разве ты знаком с Ерёмой? – спросил я.

Огонёк улыбнулся ещё шире:

– Ага… Он мне много раз игрушки делал… Я побежал!

– Ладно. Спасибо…

Что же пишет Ерёма?

Я развернул лист и увидел раздёрганные строчки:

"Биригитес их они не люди Приход ити ввагон я расскажу я узнал Эрема".

Я взглянул на Огонька, но тот был уже далеко. Помахал мне рукой.

Я перечитал записку. Почти ничего не понял, но стало опять зябко и неуютно. Ерёма никогда не шутил и никогда не тревожился зря. Что-то случилось.

От парка до станция недалеко. Сначала – на холм, где ретранслятор, а оттуда – вниз.

И я побежал!

Я не успел…

Четвертая часть ГДЕ СХОДЯТСЯ РЕЛЬСЫ…

ОТКРЫТИЕ

На пустыре за путями, у вросшего в землю бетонного блока мы вырыли яму. Сложили в неё искорёженные обломки. Засыпали, а сверху настелили дёрн.

– Давай пиши, – сумрачно сказал мне Юрка. – Ты кистями работать привык…

Он дал мне кисточку и банку с чёрной несмываемой краской.

– Только не надо, что он был робот… – попросил Янка.

Я вывел на бетоне:

ЕРЁМА

Погиб 6 августа 210 г. к. э.

Вот и всё. Я размахнулся и бросил банку далеко в траву. Отошёл, чтобы ни на кого не смотреть мокрыми глазами. Все молчали. На станции весело играло радио, а в парке оркестр.

– А я-то хотел с ним пойти бродить по белу свету, – сказал сзади Юрка.

Я обернулся. Юрка дёрнул щекой и сказал снова:

– С ним да ещё с Васькой…

– Не будет никакого Васьки, – вздохнул Глеб и стал сердито лохматить волосы.

Янка сидел на корточках у бетонного блока и разглаживал на дёрне травинки.

Ерёма погиб за час до того, как я сюда прибежал.

Он шёл через пути к вагону. По ближней от вагона колее мчался электровозик технической службы. Ерёма остановился метрах в двух от рельсов, чтобы пропустить его. Всё это было у Глеба на глазах. Ерёма стоял спокойно, на электровознк даже не смотрел. Когда машина проносилась мимо Ерёмы, из неё высунулось что-то длинное и тонкое – то ли рельс, то ли грузовая стрела. Концом она ударила Ерёму в спину, и он взлетел высоко в воздух… А падал уже отдельными кусками…

Глеб оттащил обломки с рельсов и с полчаса сидел над ними, ошарашенный и беспомощный. Сделать ничего было нельзя – голова Ерёмы оказалась разбита вдребезги… Глеб вскочил и яростно бросился к начальнику станции. Тот сперва перепугался до немоты. Потом стал орать, что никаких электровозов на станции не было и быть не могло. Начал куда-то звонить, с кем-то ругаться. А Глеб понял, что всё бесполезно. Кого винить, с кого спрашивать за Ерёмину гибель?

Ведь Ерёма не был человеком. Ни документов у него, ни жилья в городе, ни должности. Если смотреть по закону – он был вообще никто. И даже ничто. Он не мог считаться даже машиной, потому что все машины где-то записаны, имеют номера и технические паспорта. И кому-то принадлежат. Ерёма ничего не имел и принадлежал себе. А так не положено. Значит, Ерё– ма был просто беспризорной кучей электронного хлама. Так начальник и заявил Глебу. Он вообще-то был добрый дядька, но сейчас, видимо, думал только про одно: чтобы не очень попало за происшествие.

Глеб вскипел и сказал, что Ерёма был умнее всех начальников станций вместе взятых. Начальник ответил, что это возможно. По крайней мере, он, начальник станции Старые Горы, действительно лысый дурак: позволил какому-то беспаспортному проходимцу и мальчишкам (за которыми совсем не смотрят родители!) устроить в вагоне ночлежку. А теперь из-за этого неприятности. Шастают по рельсам! Хорошо, что пострадал железный болван, а не живые люди. Хватит! Если Глеб к утру не очистит вагон, начальник явится туда с патрулём транспортной спецохраны.

Глеб сказал, что спецохрану вместе с начальником он видел в белых тапочках.