Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия

У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:

— Надо же, как тебе приспичило читать… Между прочим, мы за хлебом опоздаем, Данка нам покажет…

Чита отозвался, не оборачиваясь:

— Все равно опоздали… Зайдем к Алькиной маме, у нее попросим.

— Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..

— Надо переждать буран. Смотри, как несет. Нас снегом заплюет. Подождем…

— Конца бурана?

— Ну… вообще.

Яр тихо плюнул и отошел к стене. Уперся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки! Да мало ли впереди забот.

Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, веселыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о темном кладбище над обрывом, о надписи на отесанном столбике и снова погасило надежду.

Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил разыскать Игнатика. Яр представил, как снежинки кружат у столбика над могилой.

«Мальчик мой…» Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали — он пришел. Раз пришел, надо быть до конца…

— Яр… — сказал Чита.

— Что?

— Яр, ты успокойся…

— Я спокоен, — хрипло соврал Яр и переглотнул. — А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…

— Не испорчу, — странно, очень ровно сказал Чита.

Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.

— Что… Что там?! — крикнул Яр.

— Ничего такого… Свечка зажглась.

Яр метнулся к окну. Маленькое пламя на фитиле слегка потрескивало, но было неподвижным, спокойным. Очень спокойным на фоне серого, косо летящего за стеклами бурана.

ПРАЗДНИК ЛЕТА В СТАРОГОРСКЕ

Первая часть ДЕНЬ ЗНАКОМСТВ

Я бегу, я тороплюсь…

Опять я опаздывал. И все из-за нее, из-за тети Вики.

— Никуда не пойдешь, пока не доешь морковку!

Я эту тертую морковку со сметаной ненавижу каждым кончиком нервов. У меня от нее судороги в горле. Но тетя Вика знает одно: ребенку нужны витамины.

— Да не могу-у я-а-а…

— Не капризничай. Ты что обещал маме, когда она уезжала?

Что я обещал! Слушаться тетю Вику и бабушку. Но это же не значит, что можно издеваться над человеком!

— У меня не глотается!

— Ты дольше споришь. Давно бы уже доел и гулял.

Я остановил дыхание, зажмурился и сглотал морковь тремя судорожными рывками. И метнулся из-за стола. Следом крик:

— Геля, постой! Куда ты побежал! Не смей купаться у моста, там глубоко! Почему у тебя сандалии на босую ногу, это неприлично! Надень носочки! Во сколько ты вернешься? Гелий, остановись!

Но я только добавил скорости. Потом скажу, что на бегу этих возгласов не слышал…

Я знал: сейчас тетя Вика высунется в окно, чтобы криком остановить меня у калитки. Поэтому с крыльца кинулся к забору. Там сложены дрова для старого нашего камина и стоит будка Дуплекса. Я на будку, на поленницу, на кромку забора, а оттуда — у-ух! — вниз, в лопухи Коленчатого переулка.

Тетушка поторчит в окне, пожмет плечами и по трескучей от старости лестнице поднимется в бабушкину комнату.

— У меня опускаются руки, Вера Матвеевна. Это не мальчик, а сплошная аномалия. Как хотите, но я уверена, что от слов пора переходить к решительным мерам.

— Я с вами совершенно согласна, Виктория Георгиевна. Игорь ни о чем не думает, кроме этой своей скважины, и совершенно забывает о сыне. А мать потакает Гелию во всем.

Потом они сдержанно вздохнут, закурят длинные сигареты «Леда», от которых воняет жидкостью для ванных комнат, и будут долго разговаривать о моем воспитании… Они в чем-то очень похожи друг на друга — моя бабушка (папина мама) и тетушка (папина двоюродная сестра). Обе ужасно воспитанные, даже друг друга называют по имени и отчеству, будто не родственники, а дамы в гостях. Только бабушка старая, а тетя Вика… ну, еще не очень. Даже замужем не была…

Обо всем этом я думал машинально, а ноги работали на полную скорость. На бегу я вскинул к носу руку с часами. Часики были старые, еще папа носил их, когда был студентом. Бледные электронные цифры еле мерцали на черном экранчике. Но я разглядел, что до девяти осталось шесть минут.

Я кинулся вниз по Старогорскому переулку, по булыжникам, которыми была вымощена дорога еще в давние докосмические времена. Но тут же пришлось затормозить: навстречу, занимая всю ширину переулка, полз автобус. Он был похож на оклеенный рекламами дирижабль. В таких приезжают экскурсанты осматривать монастырь и другие древности. Я нырнул в щель между монастырской стеной и забором, над которым висели крупные, почти созревшие яблоки.

Придется шпарить через сад. Если увидят хозяева и накапают тетушке, будет еще один разговор о моем поведении. Но это — вечером. А Юрка-то ждет уже сейчас.

Я пустился вдоль забора к знакомой лазейке… А, ч-черт! Дыру закрывали новые желтые доски.