Голубятня на желтой поляне. Роман-трилогия

Я подвинулся. Но Юрка не сел. Он рассеянно смотрел в небо и теребил у пояса краешек серебристого галуна. Этот блестящий лампас был пришит вдоль коротенькой штанины, и верхний кончик у него отпоролся. Юрка дёргал, дёргал его, а потом вдруг сильно потянул вниз и с треском оторвал весь галун. Кинул по ветру.

- С ума сошёл? - спросил я.

- Не-а…

- Влетит, - сказал я.

- С чего? Эту форму нам насовсем подарили.

- А завтра как будешь без лампаса?

Юрка оторвал галун с другого бока.

- Никак. Я оттуда ушёл.

Юрка зевнул и сел наконец рядом со мной.

- Почему ушёл? - изумился я.

- А!.. Из-за одной дуры. Сперва у нас нормальный руководитель был, помнишь, толстенький такой, Виталий Гаврилыч… Потом он замотался с концертами, и сегодня к нам пришла эта… Ноги, как оглобли, шея лошадиная, голос, будто сирена на стадионе. Только и знает, что орать команды и ругаться… Я где-то палочку потерял, а она завелась: «Это что за отношение к делу! Таким людям вообще здесь не место!..» Не место? Ну и ладно. Поставил я барабан, положил на него накидку и берет, сверху - палочку, ту, что осталась. И пошёл…

Услыхав про палочку, я, кажется, покраснел. И понял: теперь-то надо начать про всё: про то, как от палочки разлетелся гипсовый гребец; и про то, что, наверно, не случайно мы рядом с тем гребцом падали, и про Клоуна.

- Юрка! Та палочка… тут вот что…

- Да не в палочке дело! Всё не так.

- Что не так?! - в сердцах спросил я. - Будешь ты меня слушать?

- Ну, валяй…

«Валяй? Не скажу я тебе ничего!» И я сказал о другом, с досадой и ехидцей:

- Что-то я не пойму. Стоило ли записываться в барабанщики, чтобы уйти вот так… - Я чуть не сказал «так бесславно».

- А чего ж… - Я заметил, что Юрка улыбнулся. - Там было хорошо. Пока не пришла эта… штурм-бан-дура… Знаешь, Гелька, что-то есть в этих маршах. Когда все вместе… А самое главное в том, что я выяснил один вопрос.

- Какой?

Юрка молчал. А что молчать? Начал, так говори. Янке-то, небось, уже всё рассказал… Кстати, где Янка? А, вон они на площадке с Глебом. О чём-то говорят, бойко так… А тёплый ветер всё летит навстречу, и вагон гудит басовой струной… И я уже думать забыл, как это странно: вагон без тепловоза, мчимся неизвестно куда… Кажется теперь, что в обычном дачном поезде едем. Не страшно нисколько. Разве так ездят в бесконечность?

Только одно удивительно: звёзды продолжают лететь назад, и закат почему-то стал ярче, будто мы догоняем его в пассажирской ракете.

А сколько времени мы едем? Я взглянул на часы. Опять стоят, что ли? Вагон свой путь начал ровно в десять, я заметил, а сейчас десять ноль две… Надо спросить у Глеба или у Янки (у Юрки не хочу).

Я собрался вскочить, но Юрка остановил:

- Подожди. Я же не рассказал про свой вопрос…

И я остался сидеть. Смирно-смирно.

Юрка затеребил на груди аксельбант и начал говорить:

- Я в конце мая в Нейск ездил, к матери. Помнишь?.. Как-то раз вижу: она всякие бумаги и открытки перебирает, на меня не глядит. Вдруг со стола карточка упала. Старый такой снимок, даже не цветной. Я поднял, а мать почему-то испугалась: «Дай сюда!» «На, - говорю, - а что здесь такого? Посмотреть нельзя?» На самом деле, что такого? Двор какой-то снят, девчонка тощая и трое пацанов. Маленько на нас похожие. С палками, с саблями деревянными, вроде как мы тогда в мушкетёров играли. А один с барабаном самодельным. Видно, что из бачка, но всё как надо сделано, шнуры натянуты… Я спрашиваю: «Кто это?» Мать заулыбалась, потом говорит, будто в чем-то признаться решила:

- Это я, - и на девчонку показывает.

Я даже заморгал: забавно так…

- А ребята эти кто?

- Ну, кто… Мальчишки с нашего двора. Уж и не помню, как звали.

Странно, да? Вместе играли - и не помнит… Двое рядом с ней стоят, а тот, что с барабаном, чуть в сторонке. Оглянулся на них, голову повернул - будто окликнуть хочет. Локоть чуть отвёл, ждёт чего-то…

Мать говорит:

- Ну, давай карточку.

- На, - говорю. Повернулся, протянул ей. И себя в зеркале увидел… Знаешь, Гелька, сходства в лице никакого. Но вот голова повёрнута, рука откинута… Я сразу спросил:

- Выходит, ты его с детства знала?

- Кого?!

- Отца.

Ну, сперва шум, крик: «Дурак, что ты выдумал, что за бред!..»

Я опять спрашиваю:

- А что, он в ваших играх был барабанщик?

Она вдруг в слёзы и отвечает так… ну, не то, что со злостью, а будто болит у неё что-то:

- Всю жизнь он был барабанщик…

- А он где?

- Господи, откуда я знаю! Кто на Земле может сказать, г д е о н и ч т о с н и м?..

- А почему не может?

- Отстань! Я тебе раз и навсегда запретила об этом говорить.

- Он же отец.

- Да не отец он! Он даже не знал, что ты есть на свете!

И опять в слёзы… Тут пришёл этот, «зам-папаша». Ну и конец разговору…

Юрка ещё раз дёрнул аксельбант и замолчал.

- Дальше-то что?

- А дальше… Когда в парке меня в барабанщики позвали, я подумал: пойду. Если получится из меня барабанщик, значит, я в отца. Значит, парнишка тот и вправду отец. Ниточка будет…

Я сидел насупившись. Потому что не получился из Юрки барабанщик. Так я и должен ему сказать. Если решусь…

- Я знаю, - сказал Юрка. - Ты думаешь, что я сбежал и бросил ребят.