Голубятня на желтой поляне. Роман-трилогия

Мы опять посмотрели друг на друга. Глеб, Янка, Юрка, я… И, видимо, каждый подумал, как я: «Ну что одна капелька?..» Наша жизнь вся была впереди, до глубокой старости.

Янка погладил Ерёмино плечо и сказал:

- Зато будет живой Васька. А от этого у нас будет радость. Она сильнее вреда. Вред капельный, а радость большая.

- И радость продлевает человеческую жизнь, - добавил я.

- Это доказано, - подтвердил Глеб.

А Юрка сказал:

- Так что давай уж, Ерёма, раскалывайся до конца. Ради Васьки.

Ерёма поскрежетал, внутри у него потрещало, будто помехи в телевизоре. Мы ждали.

- Ну ладно, сказал он. - Только я ни при чём… Это должен быть металлический порошок. Мелкие опилки. Если «движение» - надо наскрести их от какого-нибудь колеса…

- Хоть от нашего? - спросил я. - От вагонного?

- Вполне, - согласился Ерёма.

- Значит… если «полёт», надо что? От самолёта опилки? - воскликнул Янка.

- Выходит, так, - согласился Ерёма.

- Где же самолёт-то взять? - озабоченно сказал Глеб.

- Да в парке, - вспомнил Юрка.

В самом деле! В городском парке стоял на площадке четырёхмоторный лайнер прошлого века. В нём был теперь маленький детский кинотеатр. Долго ли забраться под крыло да наточить опилок с дюралевой заклёпки?..

- А вот что такое прочная надежность? - недовольно поинтересовался Юрка. - Ерёма…

- Клянусь всеми транзисторами, не знаю. Шишкин говорил, но я не понял.

Глеб почесал за ухом снятыми очками.

- Вообще-то… если рассуждать логично, колёса и крылья - это символ движения в двух стихиях. На земле и в небе. Значит, нужна и третья стихия - вода.

- Корабль, что ли, скрести? - сказал Юрка.

- Не корабль, а, наверно, якорь. Якорь всегда был символом надёжности. От якоря зависит безопасность судна…

- Это не я, это вы сами догадались, - опасливо сказал Ерёма.

- Сами, сами, - засмеялся Глеб. - А где добыть якорь, братцы?

В самом деле, где? Наш город от моря далеко. По реке, правда, ходят грузовые и пассажирские суда, но как до них доберёшься?

Все заскребли затылки. Потому что… вот ведь как вышло! Сперва никто этой истории про искорку не верил. Просто так болтали. Ерёму поддразнивали. А потом незаметно получилось, что всё это всерьёз. И очень хочется зажечь живую искорку, в которой хранится вечная энергия.

Сказка?

А кто знает, где сказка, где наука? Про снежных людей тоже говорили - сказка. И про говорящих дельфинов, и про живые кристаллы… Может, и ржавые ведьмы есть. А искорка… Вдруг это сгусток неизвестных науке энергетических полей? Мало ли что… А теперь дело может провалиться, потому что никто не знает, где взять якорь.

Но я уже знал, я вспомнил!

- Якорь есть!

- Где? - обрадовался Янка.

- На складе ёлочных игрушек!

Все, даже Ерёма, посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Юрка плюнул и сказал:

- Всю жизнь у тебя, Копейкин, заскоки. Люди о деле говорят, а ты со своим юмором… Янка, давай махнём на «Стреле» до вашего Приморска. Туда и обратно - не больше суток. Там на разных памятниках якорей сколько хочешь. Тебя пустят?

Вот как! Опять «Янка, давай»! А я - Копейкин. Хорошо Ерёме - у него глаза всегда сухие, а нервы из никелевых сплавов. А я-то человек! Я выпрыгнул из вагона и пошёл через лебеду.

Они кричали мне вслед: «Гелька, ты чего? Ну, сам же виноват! Гелька, да вернись ты! Гель…»

А я шёл…

ЛУННАЯ ПЕСНЯ

Дома ждала меня новая беда. Бабушка деревянным голосом сказала с антресолей:

- Подымись ко мне, Гелий.

Я поднялся с нехорошим предчувствием.

- Гелий, где дедушкина машинка?

У меня сразу - брык - голова ниже плеч. Дурацкий такой характер: если я в чём-то виноват, ни спорить, ни отпираться не могу. Стою носом вниз, краснею и молчу.

- Гелий, ты будешь отвечать?

Отвечать, конечно, придётся. Надо только переждать, когда перестанут противно слабеть ноги и растает в животе холод, который туда наливается от страха.

- Ну? - сказала бабушка.

- Ну? - сказала тётя Вика. Она сидела здесь же, в бабушкиной комнате.

Я переглотнул и прошептал:

- Я её дал на два денёчка…

(Ничего себе, два денёчка! Две недели уже Глеб на ней стучит. А я не решаюсь сказать, что хватит. Работает человек…)

- О-о… - простонала бабушка и села.

- Кому дал? - деловито поинтересовалась тётя Вика.

- Одному… журналисту. Знакомому… Он попросил…

- Что ты сочиняешь! - воскликнула тетя Вика. - Какому журналисту? Кто он такой? У журналиста нет своей машинки? Ему понадобилась эта, старинная, без электронного блока?

- Реликвия… - вставила бабушка.

- Так получилось, - пробормотал я. - Очень было надо.

Тётя Вика с горечью покачала головой.

- И ты не мог попросить разрешения? Почему?

- Вы бы не дали…

- Именно! - сказала бабушка. - И ты пошёл на обман. На чудовищное вероломство. Тайком взял не принадлежащую тебе вещь и с трусливой хитростью оставил футляр! Чтобы скрыть следы! О, если бы ты мог осознать всю глубину…

- Всю глубину он осознает потом, - пообещала тётя Вика. - Сначала машинка. Где она? Надеюсь, она цела?

Я поднял глаза.

- Цела! Конечно! Я сейчас…

Я бросился в дедушкину комнату, схватил футляр, крикнул уже из прихожей:

- Сейчас принесу!

Может, если сразу принести, не будут сильно воспитывать?